Непреднамеренное отцовство

Не удержавшись, я приникаю носом к подушке, на которой он спал, и глубоко вдыхаю запах. Внутри отзывается. Это волнует, пугает, но и… окрыляет.

Я встаю с постели и подхожу к окну. Сегодня идёт снег, вокруг всё укрыло белым покрывалом, а городские службы уже трудятся во всю, расчищая дороги и тротуары. Несмотря на пережитое вчера, внутри просыпается какое-то ощущение праздника. Скоро Новый год. Праздник из детства, и как бы взрослая жизнь не пыталась стереть этот детский восторг ожидания, ей это так до конца и не удалось.

Внезапно приходит мысль: а у Ярослава есть это необыкновенное чувство ожидания чуда? Подспудное, подсознательное, которое сидит глубоко внутри, зарождённое во времена веры в чудеса? А что если его детство было настолько холодным и обезличенным, что даже этого он был лишён?

Сердце внутри сжимается, когда я представляю маленького мальчика, корпящего над нотами или уравнениями в предновогодний вечер, в то время, как его сверстники в своих домах смеются и радуются огням на ёлках, стеклянным шарам и шишкам, цветным гирляндам. Когда утром, затаив дыхание, и даже без носков по холодному полу бегут под ёлку. Когда потом на горке, затаскивая санки, рассказывают и хвастаются, что же эдакого в этом году принёс им дед Мороз за то, что были послушными. Или не очень, но дед-то добрый и всё равно принёс.

Что в эти моменты делал Ярослав? Или, может, он даже не бывал там — с санками на горке? Что если даже этого не было в его детстве?

— Мам, ты уже проснулась? — дверь тихонько открывается, и на пороге я вижу сонного Ромку. — Можно к тебе?

— Конечно можно, малыш, — иду к нему навстречу и поднимаю на руки, крепко обняв. — Всегда можно.

Заваливаемся на кровать и крепко обнимаемся. Ромка ещё не совсем отошёл ото сна, и притихает, прижавшись ко мне. Я глажу его по голове и почему-то наворачиваются слёзы. И после вчерашнего, да и вообще… Я представляю другого маленького мальчика, который в своё время не получил ласки и достаточной любви, и вырос таким холодным. И мне хочется дать своему сыну ещё больше нежности.

В одиннадцать, как и договорились, мы встречаемся с Ниной и Кирой на площадке. Снега много, но мороз совсем небольшой. Безветренно. Идеальная погода, чтобы повеселиться в снегу, что наши дети и делают. Копают снег лопатками, набивая его в вёдра, делают снежные куличики, какими-то специальными штуками, которых не было в нашем детстве, лепят снежки. Ну и с небольшого пригорка, конечно же, катаются.

А мы с Ниной топчемся недалеко от них. Отдыхаем после того, как дети умотали нас на горке повыше.

— Мне всю ночь кошмары снились, — делится Нина. — Потом пошла к Кире легла, кое-как ночь доспала.

— Ничего, — пытаюсь её подбодрить. — Это пройдёт. Нам очень повезло.

— Да, это точно. Я вчера молилась Богу и благодарила его за спасение.

Нина достаёт перчатки и натягивает их, делает глоток горячего кофе из стакана. Улыбается дочери, которая как раз зовёт, чтобы продемонстрировать, какую огромную снежку они с Ромкой слепили.

— Тебе очень повезло с мужем, — говорит мне. — Вон как примчался за вами. От сына не отходил, другим помогал. Хороший человек он у вас, заботливый. Кире так с папой не повезло, к сожалению. Он вечером хмыкнул, что водители совсем уже охамели, одни непрофессионалы, да и всё.

— Мы…

Я хочу сказать, что мы с Нажинским не муж и жена, но потом осекаюсь. Зачем?

Нина не знает всего, конечно же. Со стороны всё иначе. Но я вдруг смотрю на вчерашнюю ситуацию её глазами. И ведь действительно, Ярослав вчера показал себя как заботливый и любящий отец. И это было искренне.

К нам подбегают дети и зовут помочь водрузить одну часть снеговика на другую. Мы заканчиваем, воткнув ему камешки вместо глаз, и обещаем завтра обязательно вернуться и проведать его.

— У тебя варежки уже насквозь мокрые, пора домой, — говорит Нина недовольной этой новостью Кире.

— Да-да, и штаны вон на коленках тоже промокли, — киваю Ромке, который явно на стороне подруги.

В общем, уговорами и угрозами больного горла, нам удаётся утащить детей по домам. Едва заходим с Ромкой в квартиру и снимаем промокшую верхнюю одежду, как навстречу выходит Людмила Васильевна. Она сегодня первый день вышла после поездки к внукам.

— Сонечка, Ромчик, здравствуйте! — улыбается. — Я за вами скучала.

— И мы за вами, — Рома торопится навстречу. Они и правда хорошо подружились. — Испечёшь пирог с яблоками?

— Рома! — одёргиваю его, а Людмила Васильевна смеётся и обещает тотчас этим заняться.

— Ой, кстати, Соня, смотри, что тебе принесли! — она берёт со стола в кухне огромный букет нежно-розовых роз и протягивает мне. — Принёс курьер минут десять назад, я ещё вазу не подобрала.

Букет действительно красивый. Я беру его в руки и вдыхаю тонкий запах. Внутри появляется приятная лёгкая дрожь. Нежный аромат будоражит, пробуждает чисто женское удовольствие. До того, как я раскрываю открытку, я уже понимаю, от кого эти цветы.

Они от Ярослава.

В записке всего два слова: «Тебе. Ярослав».