Непреднамеренное отцовство

В шкафу нахожу подушки, плед и даже сложенное постельное. Делаю отопление ещё чуть сильнее, потому что температура за окном стремительно падает. Термометра нет, но, навскидку, мороз уже перевалил градусов за пятнадцать. Ветер воет. И так кошки на душе скребут, а тут ещё этот вой. Жутко.

Ромка засыпает быстро. Чувствую, что он тоже напряжён. Даже сказку рассказать не просит или песенку спеть. Да я сейчас и не смогла бы. Сложно настроиться, когда тревога внутри в унисон с зимним ветром завывает. Сын просто утыкается носом мне плечо и засыпает.

А я лежу, уставившись в потолок. От страха собственное дыхание кажется слишком громким и будто стынет. Когда держать себя перед ребёнком в руках больше нужды нет, организм выпускает наружу весь букет, заботливо формируя его в паническую атаку.

Встаю и, пытаясь продышаться да унять сердцебиение, подхожу к окну. Но там легче точно не становится. Заснеженная мгла и одинокий жёлтый фонарь. Ни души в этой глуши.

Горькая усмешка срывается с губ. Надо же, я прям рифмой говорю. Никогда не замечала за собой поэтических способностей.

Тише, Соня, тише — успокаиваю себя. Нужно взять себя в руки. Нужно подумать.

Ярослав не приехал и вряд ли приедет. Просто потому, думаю, что он не знает, где мы. Потому что никакого сюрприза он устраивать не собирался.

Потому что нас похитили.

Жуткое слово обжигает. Это звучит страшно. Совсем не романтично, как мне когда-то казалось, когда я читала женские романы про пиратов и бравых разбойников.

Это звучит пугающе.

Мозг действительно включается и начинает работать. Анализировать.

Ярослав сказал ночью, что кто-то вошёл в систему безопасности. Насколько мне известно, ещё с того времени, как я работала в «ГеоГорИнвест», там очень серьёзная система внутренней электронной охраны. И, думаю, за эти годы Ярослав её только усилил, потому что компания стала холдингом, ставки стали выше, а значит, и система безопасности должна была стать на уровень выше.

А такой уровень могут взломать если только это кто-то изнутри. Тот, кто имеет доступа больше, чем остальные.

Артём.

Он начальник службы безопасности, много лет дружил с Ярославом. И он… явно имел на меня виды.

Внутренности будто стягивают в узел. Я — причина?

Нет, вряд ли. Бразинский слишком тщеславен. Я заметила это, хотя и не сразу. Даже когда мы несколько раз вместе пили кофе, я в основном слушала, какой он крутой. Он в армии, он помог Ярославу, он то, он это… Он, он, он.

Тут скорее что-то более глубокое, а интерес ко мне проходной, но мог вскрыть, вытащить наружу всё дерьмо, что копилось в нём и бурлило.

А возможно, я — просто повод, который он искал. Нажинский ведь как скала — твёрдый, мощный, неприступный. Он одиночка. Был. До того, как появился Ромка и… я.

Может, именно этого ждал Артём? Пока у Ярослава появится слабое место? Но как Нажинский мог не заметить, что друг его и не друг вовсе?

Или не хотел замечать. Каким бы роботом он не казался, это всего лишь раненный в детстве человек. Раненный самыми дорогими людьми. Может, он просто не желал замечать, его психика блокировал сигналы. Потому что человеку нужен человек. Всегда. Даже если ему самому кажется иначе.

Я обнимаю себя за плечи и прислоняюсь лбом к холодному стеклу окна. Внезапно так сильно, до дрожи просто хочется оказаться в его руках. Чтобы обнял, как прошлой ночью. Крепко так, но вместе с тем бережно.

Зажмуриваюсь, не позволяя слезам выступить. Нельзя. Не сейчас. Я должна собраться и быть сильной. Со мной ребёнок.

Честно пытаюсь расслабиться и уснуть, но так и верчусь на диване возле Ромки в вязкой полудрёме. Так дотягиваю до рассвета и иду готовить нам с сыном завтрак.

— Мам, а папа не приехал? — первое, что он сонно спрашивает, едва только просыпается.

— Нет, мой хороший. Мы сейчас поедим и пойдём поищем, где тут остановка.

Сын вздыхает и хмурится, но ничего не отвечает. Он так и раньше делал, но сейчас всё более точно прослеживается эта его схожесть с Нажинским.

Мы едим в напряжённом молчании, потом одеваемся и выходим. Холодно. Ветер стих, солнце светит ярко на голубом небе, аж глазам больно из-за отражения от кипенно-белого снега.

Ромка любит порезвиться в снегу, но сейчас он собран и серьёзен, и даже не просит сделать хотя бы одного снежного ангела.

Я крепко беру его за руку, и мы пробираемся по заснеженному двору к высокому забору. Проскальзывает мысль, что калитка, скорее всего, заперта, но, к счастью, это не так. Внутренняя кнопка домофона срабатывает, и ворота выпускают нас наружу.

Снега выше щиколотки, идти сложно. Особенно Роме. Но нам очень надо дойти до остановки или хотя бы поймать связь. Может, где-то есть пригорок и туда от вышек достаёт?

Периодически я вытаскиваю телефон и проверяю — тот же ноль. Идём уже долго, а, обернувшись, я всё ещё вижу крышу дома. Хочется зарыдать от безысходности.

— Мам, я устал, — тихо жалуется Ромка. — В сапожках снег и уже мокро.

Он только недавно переболел. Господи, за что же нам это?

Соседские дома друг от друга на большом расстоянии. Мы едва добредаем до ближайшего, и я решаюсь позвонить в домофон.