Непреднамеренное отцовство

Жму несколько раз, но в ответ тишина.

— Наверное, тут никого нет, — грустно говорит Рома, а мне хочется сесть прямо в снег и зарыдать.

Пробую Ромкин нос — ледяной. Он весь дрожит. Неудивительно, ведь мы собирались в детский сад на такси вчера, да и мороз был куда меньше. Куртка демисезонная. У меня и самой пальто на рыбьем меху, как говорится.

Делать нечего. Придётся вернуться.

Кое-как мы добредаем обратно. Нам везёт, что из-за попавшего между калиткой и рамой снега, она не захлопнулась. Иначе бы пришлось лезть через забор. И не факт, что получилось бы.

Отогреваемся, снова едим, и сын валится спать. Экстремальная прогулка его утомила. А я начинаю расхаживать туда-сюда, размышляя.

Строго запрещаю себе раскисать и плакать. Я уверена, Ярослав уже ищет нас.

Но я тоже не могу просто сидеть сложа руки. Отопление барахлит, да и еды у нас не так много. Вдруг этот Бразинский на самом деле настоящий маньяк?

План действий сформировался. И пока Рома спит, я готовлюсь.

Ещё раз проверяю сеть — пусто. Но всё же заряжаю телефон и повер банк, что всегда лежит у меня в сумочке. Свои и Ромкины смарт часы тоже. А ещё отправляю Ярославу несколько сообщений. Вдруг пробьёт сеть хоть на секунду, и они долетят.

В шкафу у двери среди удочек и прочих рыбацких снастей нахожу небольшой рюкзак защитного цвета. Выворачиваю из него мотки лесок, коробки с крючками и мерзко воняющий контейнер со сдохшими червями. Давно, видимо, этот горе-рыбак бывал в доме.

В рюкзак заталкиваю небольшой плед и возможную еду из пакетов. Большой удачей оказывается найти среди той же рыбацкой утвари термос.

Мороз на улице крепкий, под двадцатку точно. Далеко идти с маленьким. Но оставаться не менее опасным может быть. Куда-то да выйдем. Когда ехали сюда, я заметила, что в одном из домов горел свет. Туда и пойдём.

Я никому не позволю играть нами как пешками.

40

Ярослав

Ошибки…

За каждую ошибку меня наказывали. Нет, не били и в угол на гречку не ставили. Но до крена в мозгах я должен был отработать — десятки раз сделать верно.

Написал в диктанте в пятом классе «трова» и потом весь вечер выписывал «трава-трава-трава». Слово за слово, строку за строкой, лист за листом, пока не исписал всю тетрадь в двенадцать листов. Тошнило от этого слова потом, а наутро на пальце вскочил волдырь.

Помню головные боли от количества решённых за вечер уравнений, потому что в контрольной в школе была ошибка.

Стёртые в кровь о струны пальцы, потому что взял неверный аккорд на академ концерте.

Отбитые пятки, потому что не допрыгнул норматив на уроке физкультуры и потом в течение двух часов мать велела мне отрабатывать прыжок дома.

Поэтому я почти не ошибался. Делал всё начисто с первого раза.

И всё равно допустил ошибку при выборе друга.

Фатальную.

Передо мною на столе лежит кожаная папка с документами. В ней — вся моя кампания, весь «ГеоГорИнвест». То, чего я достиг в свои тридцать пять. Вся моя жизнь.

И я готов всё это отдать, только бы вернуть то, о чём не мечтал и не помышлял всего лишь каких-то полгода назад.

Семью.

Само слово перекатывается на языке очень осязаемо. Раньше это был пустой звук. Даже нет, значение окрашивалось в неприятные тона.

Теперь всё иначе. Стоит мне закрыть глаза, я вижу их: сына и Софию. Их улыбки. Тёплые взгляды. Для меня! Предназначенные мне!

Это потрясающее ощущение, когда кто-то так смотрит на тебя. Искренне, честно, без утаённой мысли.

Это чувствуется очень отчётливо, когда есть с чем сравнить. А мне есть.

Я хочу вернуть их любой ценой.

«ГеоГорИнвест» — моё детище. Но это цена, которую я готов заплатить.

В кабинет входит Алиса и кладёт на стол то, о чём я просил. Молча выходит, оставляя одного.

У меня есть время. До собрания акционеров ещё почти четверть часа.

Я открываю принесённый Алисой футляр и медленно провожу пальцами по тёмной, идеально гладкой поверхности лакированного дерева. Достаю инструмент и, прикрыв глаза, кладу скрипку на плечо.

Вдох-выдох.

Смычок, прикасаясь к струнам, издаёт тихий писк. Веду вверх и вниз. Сначала коробит, но потом по венам начинает струиться странное тепло. Стереотип ломается и осыпается.

Игра, скрипка, музыка — это больше не моя мать.

Играть — это моё решение. Выбор.

Я могу его делать, и я делаю.

Я выбираю Софию и сына.

Резко обрываю мелодию, размыкая смычок и струны. Решение принято. Точка.

Кладу инструмент на стол и беру в руки папку с документами. А потом иду в конференц-зал.

— Добрый день, коллеги, — киваю собравшимся, переступив порог.

Бразинский тоже ждёт. Сидит в одном из кресел, чего себе никогда не позволял. Но ведь он преемник, чего уж.

Акционеры переглядываются в недоумении. Собрание внеплановое. Да и вообще, собираемся мы нечасто. У меня шестьдесят процентов акций, поэтому даже если бы все были несогласны с моими решениями, то юридически это было мало роли играло. Но я прислушивался. А они доверяли.

И мне жаль, что теперь их активы окажутся сопряжены с большим риском, попав в ненадёжные руки.