Непреклонные

— О-о, Рахим — мой кореш! Мы в одной камере на «крытке» сидели. У него такое же кольцо есть, сделанное из заточки. Ведь там заточка — самая необходимая вещь. В одной камере годами сидят люди. Прогулка — раз в неделю. Нервы никуда не годные. За пайку сахара или за неверное слово могут запросто порешить. И если ты потерял свою заточку, значит, остался беззащитным. Так вот, все знали, что мы с Рахимом всегда друг за друга вступимся, и трогать нас не решались. Я потому ещё не терпел Банщицу, что она коричневую заразу по земле растаскивала. Это что же — мне с Рахимом нельзя скорешиться, раз он азер? А человек-то какой хороший, добрый! Все эти сопляки с «коловратом» на рукаве мизинца его не стоят. Чем они доказали верность своим идеалам? Кого своей грудью от ножа закрыли? Только слова одни. Значит, мы с Рахимом, как освободились, оба осели здесь. И из своих заточек выковали кольца. Он сразу поймёт, что лично я вас послал. Давно его не видел, но знаю, что сейчас кореш живёт в «Руси». Он не хочет возвращаться сюда и по телефону всего не говорит. Рахим недавно женился, проводит медовый месяц. Но я другую жену его знавал, Анну. Её Банщица на восемь лет в колонию определила. Сами понимаете, что Рахим поклялся отомстить. Но у него тоже никак не выходило. А Рахим — человек горячий, не привык отступать. Уехал месяца три назад к себе на родину, развеяться немного. Женился-то на русской, но она приняла ислам. И вот я решил с Рахимом вас свести, чтобы поговорили. Может, кореш мой что-то и знает. И мне одно твердит: «Вовчик, я не сопля, ты знаешь. Но в городе все на меня думают — она ведь Анну ментовке сдала. Четверых детишек не пожалела, святоша! И Юра-Бешеный, кроме цыган, ещё и на меня грешит. Если что, не хочу молодую жену сразу оставлять вдовой. Надо, чтобы сын у неё ещё при мне родился. Поэтому вернусь, только когда пыль уляжется…» Вот я и сказал вам всё, что на сегодня наметил. Если есть вопросы, задавайте. Я деньгами вас обеспечу для этой поездки, номер в «Руси» сниму. Виноватого нужно найти обязательно, чтобы город наш успокоился, чтобы Рахим вернулся. Вы согласны ехать в Сочи?

— Когда? — Я ещё пять минут назад не предвидела такой развязки.

— Да хоть завтра! Билет вам доставят, охрану выделят. Кулдошину скажете, что возникла крайняя необходимость в связи с расследованием. Вам Рахим наверняка честно скажет, он убил или нет. Если нет, мы попробуем другой путь нащупать. Только пока Кулдошину про меня — ни слова! Спросит, зачем с Альбиной сюда ездили, скажете — один «голубой» пожелала рассказать о своём конфликте с Банщицей. Она ведь была настоящей грозой для геев. Альбину я проинструктирую, и педика этого тоже. Они подтвердят факт встречи. Но вас я не тороплю, подумайте спокойно, сколько нужно. Позвоните Альбине и скажите, на какое число надо брать билет. Дело в том, что я боюсь, как бы от меня к Рахиму ниточка не потянулась. И Юра-Бешеный не узнал, где сейчас находится мой кореш. Хватит, что они ему один раз жизнь сломали. Он же Нюрку любил, Аннетой всегда называл. Её младший сын — от него. К родственникам отвёз…

— Я подумаю, и завтра Альбине позвоню. Раз взяла ваше кольцо, значит… Одним словом, согласилась. Но нужно приготовиться к поездке.

— Я позову Альбину. Она вас отвезёт, куда скажете. Устал я сегодня…

Владимир Кузьмич потёр ладонью лоб и пожал мою руку. Я снова вздрогнула, хотя должна была уже привыкнуть. Его рука была ледяной и жёсткой, словно я прощалась со статуей.

* * *

Оставшись одна в своей стеклянно-металлической ванной комнате, я сняла кружевную чёрную грацию, под которую как раз и подбирала в аптеке прокладки. Бархатное вечернее платье я оставила в номере «люкс» вместе с отколотой от волос алой розой и бросила всё это великолепие на постель.

Холодный не поскупился, и я могла вдоволь гулять в Сочи на его деньги, ни в чём себе не отказывая. Сейчас вот, например, я вернулась из ресторана при гостинице «Русь», где провела вечер в обществе молодого преуспевающего нефтяника. Звали его Александр Лобачёв, и он намекнул на возможность этой же ночью стать его любовницей.

Да, он женат, в семье двое детей, но это — не помеха. Если мы понравимся друг другу, он возьмёт на себя заботы об Октябрине, потому что дети ни при каких условиях не должны страдать. Я же болтала с Лобачёвым только для того, чтобы наблюдать за интересующей меня группой посетителей.

— Дочка такая же красивая, как ты? — ворковал Лобачёв, разливая шампанское в высокие плоские бокалы на чёрных ножках.

От шампанского шёл дымок — нефтяник только что открыл вторую бутылку.

— Нет, она похожа на отца, чему я несказанно рада. — Мой ответ прозвучал искренне, и нефтяник это понял. — Я его очень любила и люблю.

— Понятно.

Лобачёв сразу погрустнел, но справился с собой и продолжал изысканные ухаживания. Когда мы выпили по бокалу, он заговорил снова.

— Оксана, почему ты не привезла дочку с собой?

— Она учится во втором классе, её нельзя срывать с занятий. — Довод выглядел убедительно, и Лобачёв ничего не заподозрил.