Непреклонные

— Мужа дома нет.

Евгения слышала свой голос, будто со стороны. Она подхватила на руки сына, который ещё не снял куртку и шапку, крепко прижала его к себе.

— И он не придёт сегодня…

— Он вам об этом сказал? — Озирский перестал улыбаться.

— Да, я позвонила ему по мобильному. Спросила, что происходит. Мама мне сказала, что отца на Урале допрашивали про Сашку…

— Евгения Анатольевна, скажите мне сразу, где сейчас находится ваш супруг. Если будете молчать, Швоева всё равно не спасёте. Более того, если он скроется от властей, его найдёт муж убитой им женщины. И, уж поверьте мне, не пощадит. Юрий Кулдошин служил в спецназе, а там шутить не привыкли. Лучше Швоеву сдаться милиции — по крайней мере, у него будет адвокат. И в этом случае Кулдошин обещал не мстить…

— А почему папа ночевать не приедет? — удивился Ромка, заглядывая матери в глаза. — Мам, он заболел, да? К врачу поехал? Или к бабушке?

— Он действительно совершил убийство? — неожиданно спокойно и сухо спросила Евгения. — Вы точно знаете, что это было так?

— Да, я это точно знаю. — Андрей Озирский, прищурившись, смотрел на несчастную женщину, прижимавшую к себе мальчика. — Сомнений уже не осталось. Вы должны сказать мне, где сейчас находится Швоев.

— Когда я говорила с мужем, он был на адресе. В Кировском районе, на улице Танкиста Хрустицкого. Он на машине, на красной «Део-Нексии». Скажите, за что Саша убил эту женщину?

Евгения жадно смотрела в глаза Озирскому. Почему-то ей казалось, что только этот человек способен реально помочь им с Сашей и Ромкой.

— Этого я пока сказать не могу, Евгения Анатольевна. Дайте номер телефона фирмы, где работает муж, — мне нужно узнать точный адрес. И скажите, где, в случае опасности, может попытаться укрыться Александр Викторович…

Евгения поставила Ромку на пол, и ничего не понимающий мальчишка, пыхтя, принялся стаскивать с себя куртку и сапожки. Оттаявшие его санки стояли в луже, С модных ботинок Озирского тоже стекали ручейки.

— Вот номер, смотрите. — Евгения быстро перелистала записную книжку. — А куда он надумал бежать, я не знаю. На Кирочной улице у него живёт мать. В Невском районе, на улице Дыбенко, — младший брат. Знаю телефоны нескольких друзей, но не думаю, что Сашка туда поедет. Андрей Георгиевич! — Евгения уцепилась за рукав Озирского и никак не могла разжать пальцы. — Я ведь помогаю вам! Я не хочу прятать его… У меня одно желание — чтобы мой муж остался в живых!

— Это зависит только от него самого. Если не наделает сейчас глупостей и не усугубит положение… — Озирский не договорил.

Евгения схватила его за меховые отвороты куртки, притянула к себе.

— Только не говорите ему, что я навела! Он больной, психически больной, понимаете? Он не простит. Он никакой измены не прощает!

— Не скажу. Мы могли вычислить его и без вас. — Озирский достал свою «трубу» и принялся набирать номер.

И вдруг громко, во весь голос, разревелся Ромка — он только сейчас понял, что отца хотят арестовать или убить. Мальчишка заорал и кинулся к матери. Евгении пришлось почти силком волочь его в комнату, чтобы не создавать помех сыщику. А Ромка вырывался у матери из рук, хотел драться с незнакомым мужчиной, которого только что доверчиво привёл в квартиру. Ромке казалось, что, если у дядьки отнять мобилу и поколотить его по спине кулаком, папе удастся убежать…

* * *

Александр Швоев услышал дикий крик сына, находясь очень далеко от Ланского шоссе. Как все душевнобольные, он обладал невероятной чувствительностью, имел дар предвидения, и тем самым ставил в тупик здоровых людей. Он понимал, что туда, на Ланское, уже пришли, и вскоре, возможно, будут здесь. В фирме обязательно скажут, на какой именно адрес во второй половине дня выехал Александр Викторович.

Сегодняшней ночью приснился жуткий сон — будто его, Швоева, стали живым закапывать в землю, и сердце остановилось. Саша проснулся рано, долго кашлял, приходил в себя, и сердце заработало вновь. Но мистический страх перед неизбежным не улетучивался до самого вечера, до тех пор, пока сон не сбылся.

Ощущение мертвящей несвободы, скованности рук и ног, недостаток воздуха, унизительное положение абсолютно беспомощного существа преследовали его и после того, как прояснилось сознание. Женьке он ничего не рассказал, потому что считал разгадывание снов бабской блажью, но всё-таки хотелось с кем-то поделиться. Обсудить, прикинуть, что бы это видение могло означать.

Но одновременно Швоев понимал — ни один человек на свете, включая жену и мать, не сможет растолковать этот его сон. Не сможет, потому что не знает о случившемся этой осенью в Екатеринбурге. О том, что убивал Саша не только «духов» на войне. И никому уже не объяснишь, что после, узнав о своей жертве больше прежнего, он миллион раз раскаялся.