Непреклонные

Мы поднялись в приёмный покой, и Андрей тут же начал весело трепаться с толстой пенсионеркой в белом халате. Та, видно, неплохо от моего шефа поимела, и потому, кивая и рассыпаясь в любезностях, засеменила по коридору. Мы с Андреем последовали за ней, стараясь не шуметь.

Бабка завела нас в крохотный кабинетик, где мы оставили свои дублёнки. Пришлось также разуться и сунуть ноги в кожаные шлёпанцы. Разумеется, нам выдали и халаты, но только не белые, а зеленоватые, нейлоновые. Получили мы и по шапочке, надев которые превратились в медиков. Между прочим, я подумала, что Швоева нужно как можно скорее переводить отсюда в «Кресты», иначе его могут достать люди Кулдошина. Хорошо, что Юра-Бешеный находится очень далеко и вряд ли сумеет сориентироваться в обстановке.

Мы неслышно следовали по лестницам и коридорам больницы, вдыхая запад лекарств и хлорки. Вёл нас уже молодой врач, похожий на студента, и объяснялся только знаками. Персонал, скорее всего, боялся возможной ответственности, но, наряду с этим, честно отрабатывал полученные от нашего агентства деньги. Толстуха покинула нас у дверей лифта.

Около одного из боксов на диванчике сидела два парня в камуфляже; поверх формы были накинуты халаты. Озирский поздоровался с ними за руку. Рыжий и веснушчатый охранник покосился на дверь палаты.

— Вовремя вы прибыли, а то его уже через два часа отсюда забирают. И там бы вы его уже не достали. Идите скорее, а то ещё, на фиг, увидит кто-нибудь, и нам влетит…

— Не дрейфь!

Озирский приоткрыл застеклённую дверь палаты и пропустил меня вперёд. Сам вошёл следом и плотно прикрыл за собой створку. А я, не отрывая подошв от пола, приблизилась к широкой и высокой кровати на колёсах, изголовье которой стояло почти вертикально.

В вену Швоева была вставлена игла капельницы. Многочисленные разноцветные провода тянулись от кровати к приборам, на мониторах которых что-то мигало и попискивало. Швоев повернул забинтованную голову и посмотрел на нас равнодушно. Наверное, принял меня за медсестру, которая рано поутру пришла делать укол, а Озирского ещё не узнал.

Андрей намеренно держался в тени, но вдруг шагнул под синеватую лампу дневного света, и Швоев вздрогнул. Обросшие русым волосом его губы непроизвольно шевельнулись, щека дёрнулась.

— Ну, здравствуй, Саша! — вполголоса сказал Андрей. — Как и обещал…

Я поняла, что шеф обещал Швоеву показать сыщика, который раскрыл его тайну. Реакция пойманного преступника могла быть разной — от деланого равнодушия до звериной ненависти. Но Швоевым овладело одно огромное удивление. Он приоткрыл рот, показав крепкие, слегка кривоватые зубы. Широкая, бугристая грудь его под казённой рубахой вздымалась толчками, а пальцы стискивало лёгкое голубое одеяло. Марлевый чепчик на таком громиле выглядел, мягко говоря, нелепо.

— Ни фига себе… — пробормотал Швоев и сказал этим всё.

И мы все трое замолчали, хоть и помнили, что утекают драгоценные секунды. И один только вопрос, который я приготовила для этой встречи уже давно, вертелся у меня на языке.

Швоев был потрясён, что вычислила его совсем ещё девчонка, ярко накрашенная, несерьёзная, одетая по последней моде. Такой «тёлке» на дискотеке дрыгаться и с пацанами красиво отдыхать, а она тащит на себе тяжкое мужицкое бремя. Но почему-то Швоев не усомнился в том, что проиграл именно мне. Сразу же поверил Озирскому и упал в собственных глазах. Что он за боец, если его положила на лопатки рыжая «ватрушка», у которой до сегодняшнего дня он заметил бы только длинные ноги, тонкую талию и соблазнительную задницу?

И перед тем, как задать свой главный вопрос, я вспомнила поездку на кладбище к Наталье Кулдошиной. Мы были с Юрием Ивановичем, Павлом Шестаковым и Лазарем Михайловичем Шатуро, отцом погибшей. Дедушка всё время пытался улыбнуться, но у него получалась слезливая маразматическая гримаса, от которой становилось ещё страшнее.

Детей с собой не захватили, потому что дед Лазутка сам был как малый ребёнок. Его вторая жена по секрету шепнула нам, что после гибели Натальи у Лазаря начались долгие провалы в памяти, и он ходит за большое, не говоря уже о маленьком, прямо в штаны. Несмотря на то, что Юрий обеспечивал тестя памперсами, я всё равно почувствовала соответствующий запах.

Деревянный резной крест, куча иконок, портрет погибшей в чёрной рамке, высокий холм мёрзлой земли, заваленный цветами и венками, огарки свечек — всё, как положено. И тучи ворон над нашими головами. Я стояла молча, ни о чём не думая. Не клялась поймать убийцу, не обещала отомстить.

И только сейчас заметила, что Швоев точно так же уважает кресты, иконки и свечки. Им с Кулдошиной нечего было делить. Итак, всё вот-вот должно проясниться.

— Александр Викторович, мы знаем о вас и вашей жертве всё. Прошу ответить только на один вопрос — вы были с ней знакомы?

Швоев как-то длинно, лениво взглянул на меня и ответил:

— Нет, мы не были с ней знакомы. Она меня и не знала никогда.

— А вы её? — Мне показалось, будто Швоев что-то не договорил.