Непрекрасная Элена

— Принеси девочке городскую одежду, — велел Стратег. Помолчал, некоторое время забавляясь нескрываемым торжеством Идри, особенно заметным на фоне каменной неподвижности остальных членов семьи. — Да: пусть девочка выйдет в эту дверь и подождет. Сулаф пока останется, мне надо сказать ей несколько слов. Идри и прочие — вон. Разговор окончен.

Когда обе двери закрылись и всё стихло, женщина отбросила с лица покрывало и прямо посмотрела на нового хозяина. Грустно улыбнулась.

— Твой друг очень жадный, Басиль. У тебя много таких друзей?

— Моя жена умерла, — стратег спокойно приговорил еще живую жену. — Ты войдешь в мой дом хозяйкой. Но я не готов получить хоть на ноготь меньше, чем… всё. Ты слышала — всё! До последней мыслишки, Сулаф. Ты ведь сможешь научиться любить меня, понимать меня и быть всегда на моей стороне?

— Прежде скажи: ты отдашь мою дочь тому, второму, кто смотрел танец? Он вернется и востребует, я сразу поняла, — женщина поморщилась. — Навозник. Он будет медленно и больно убивать её… и, даже убив, не уймется.

— Он никогда не вернется. И вот что: ты не слишком переживаешь за дитя, мне это очевидно. Получается, отдать её дикарям не опасно?

— С дикарями она сладит, — улыбка Сулаф получилась обворожительно мягкой, но ничуть не теплой. Женщина пересела к свертку с клинком и погладила ножны кончиками пальцев. — Я с первой встречи хранила твое имя, Басиль. Я смотрела на тебя много раз… кто молчит в разговоре, тот видит невысказанное. Ты клинок, Басиль. Острый, холодный. Никто не видит узора твоей души. Ты причиняешь смерть и не ржавеешь в сомнениях. Я — ножны, я стану обнимать тебя крепко и бережно. Но знаешь… я прочту узор твоей обнаженной души, став ножнами. Не боишься?

— С этой ночи не смей сбросить перед кем-то покрывало, — Стратег качнулся вперед. — Идри груб с тобой?

— Сначала он был жадным. Теперь ищет насыщение у иного стола. Басиль, я еще молода. До Каффы далеко. Я в пути тоже стану… жадной.

Сулаф тихонько рассмеялась, её пальцы показались из-под покрывала, коснулись щеки Стратега и легко, как танцующие пушинки, соскользнули по плечу, тронули бок и чуть плотнее — бедро. Сулаф на миг задержала руку — и скользнула прочь. Едва слышно стукнула дверь. Стратег долго стоял, не в силах пошевельнуться. Наконец, он повел плечами, встряхнулся… и с новой настороженностью посмотрел на сверток с клинком. Подошел к зеркалу и, наблюдая себя, начал править выражение лица, покуда не остался доволен достоверностью надменного покоя. «Зима во взгляде далека от оттепелей», — подумав так, Стратег покинул дом. Коротким жестом пригласил Идри следовать за собой.

— Убирайтесь от стен немедленно. Да: в Каффе вас будут ждать к холодам, не ранее. Извольте явиться в жалком виде, заготовьте ценные сведения о дикарях и сказочку о том, как вас гнали и травили. Холода и полезность, запомни. Два указанных обстоятельства позволят мне обосновать милосердие, которое я запрошу и получу для вас.

— Моя дочь, — напомнил Идри, настороженно заглядывая в лицо. — Клинок… уговор…

— Не дай моей женщине повода жаловаться в Каффе, и слово не будет нарушено. Прощай пока что.

Ленивым жестом Стратег указал на темный прямоугольник лаза под стеной — узкого, устроенного так, чтобы пропустить лишь одного человека, трущегося плечами о каменную кладку. Идри ушел первым, Сулаф — последней.

Стратег долго смотрел вслед… Двое из его личной охраны налегли на запорное колесо и прокрутили его несколько раз. «Калитка» со щелчком встала на место. Она была очень тяжелой и имела толщину в метр, не менее. Стратег отвернулся и заспешил в гостевой дом.

Дочь Сулаф успела переодеться и теперь сидела, глядя в пол. Она походила на мать разве что цветом кожи — молочной с синими прожилками сосудов. Лицо имела треугольное, с маленькими пухлыми губами, хотя у матери — овальное и куда более соразмерное. Брови у девочки были едва намеченные, светлые, как и бледно-золотистая, довольно тощая коса. А волосы матери — ночная бронза… Глаза у девочки крупные, почти круглые, серо-голубые. Захотелось вспомнить: каковы они у Сулаф? Темные… жгучие… очень темные, и разрез — косо вверх, к виску. Ни малейшего сходства! Ни в чем… Но вряд ли стоит допрашивать девочку сейчас или позже. Если она и не родная в семье, тем более не признается. Ей не привыкать подчиняться. Вот и теперь, в городской одежде, она чувствует себя ужасно — но молча терпит. Жадные взгляды стража стены она заметила, но не смеет спросить о нем. Значит, есть для «дочери» нечто столь весомое, чтобы уравновесить груз предстоящих невзгод.

— В Самахе говорят на южном тартаре, — Стратег использовал именно этот диалект, без малейшего акцента. — Ты знаешь язык?

Он говорил небыстро и раздельно. Стоял у двери и смотрел сверху вниз, намеренно пристально и бесцеремонно.

— Да, господин, — голос девочки оказался высоким и звонким, она стеснялась и шептала, срывалась в писк и сразу прикрывала рот ладонью.