Непрекрасная Элена

И вот еще подробность, тоже из разряда психологических и социальных болевых точек той цивилизации. Огромное число центров исследований и разработок, а ведь в массе своей они были частными, корпоративными, получило приказ от головного офиса о ликвидации серверных мощностей и баз знаний. Самое очевидное обоснование: избежать утечки информации и расследований со стороны спецслужб, получивших огромные права. Обвинение ученых, целых научных центров и институтов в причастности к кроп-кризису стало привычной массовой, истеричной «охоты на ведьм». Так захватывали имущество, так удовлетворяли жажду толпы — разрушать…

Я не готов теперь или позже написать полную хронику катастрофы. Все же я отчасти человек. Моей псевдо-антропоморфной идентичности хочется закрыть глаза и забыть то, что я знаю о поведении себе подобных в условиях кризиса.

Как информационно-аналитическая система могу констатировать: человечество оказалось подвергнуто шок-тесту. Оно располагало ресурсами — научными, временными, силовыми — для прохождения теста с очень умеренными потерями. То, что человечество оказалось недееспособным, ввело в силу иные законы.

Эволюция показала себя во всем великолепии.

Вода — основа жизни. Когда человечество стерло себя, было очищено поле для созидания.

На свободном пространстве тишины было сказано новое… слово. И запись информации инициировалась. Я стал свидетелем невероятного, величественного явления.

Смерть, возрождение и преображение.

Кем бы и чем бы ни был современный Алекс, он, то есть я… мы, все мои грани и модули идентичности, солидарны в признании реальности высшей силы. Разум это, душа или нечто более универсальное — мы не способны понять. Но нас не разрушает приятие непостижимости.

Значит, мы тоже эволюционируем.

Элена. Пульс сто пятьдесят

Чего бы ни добивался Ларкс своими угрозами, одной из целей он уже достиг. Я начала нервничать. Даже не уснула, вернувшись домой. Лежала и слушала, как звенят сосновые иглы — ветер задувает с запада. Значит, дождей в ближайшее время не приключится… хотя — что мне с того?

Очень далеко, в ночи, кто-то вдохновенно воет. Или поет, не знаю. Слишком далеко и тихо. Только мне, пожалуй, и слышно… хотя — важно ли это?

Без труда различаю ближнее: по темной лестнице, вздыхая и ругаясь на свою ночную слепоту, крадется припозднившаяся Мари. Трёт замерзшие руки. Для неё ночь — холодна. Уши трёт… икает, якобы потому, что кто-то отругал её. Мари верит в приметы. Сейчас она встречается с Пашей, Ренатом и Тором. Кажется, именно так… Ничего себе набор имен, но мне что с того? Пуш — открытый город. Мы учим врачей и принимаем переселенцев. У нас говорят на дюжине наречий, имена детям дают самые разные.

И все же Тор — это кто? Сестра упоминала его имя и вчера тоже… вот, опять! Сопит в коридоре, бормочет: «гадский Тор». Уж не из людей ли Юргена?

Я резко села. Сердце сдвоило удары, замерло… Вдруг знакомство Тора и Мари — часть плана Ларкса? Ох, всего можно ждать, сестра то и дело ловко переходит от приязни к игнору, держит несчастных ухажеров в напряжении. И ей верят, и её, если что, прощают. Нет: это она прощает, вот к чему сводится всякая история. Мари трогательная. Её беззащитность совершенна и безотказна для поклонников. Еще вчера мне казалось, что детские игры сестры не опасны. Мари никого не обижала всерьез. Опять же, я, если что, прикрывала её. Но Ларкс и его угрозы…

Я в два прыжка оказалась в коридоре, поймала Мари за руку, зажала ей рот — сестра имеет привычку пищать из-за всякой мелочи. Вот: дернулась, задохнулась… расслабилась и кивнула — мол, узнала, отпусти. Мы скользнули за порог её крохотной комнатушки и прикрыли дверь. В два шага до кровати Мари умудрилась избавиться от платья — оно улетело влево, я поймала, встряхнула, свернула и повесила на спинку стула. Тапки срикошетили от стены — я взяла их в прыжке, аккуратно поставила у кровати, мысками к двери. Поясок повис на светильнике, откуда был мною снят и смотан.

Пока я прибиралась, Мари нырнула под одеяло, отползла к стене. Я пристроилась с краю, и меня обняли руками и ногами, как любимую длинную подушку… Я сама такую сшила и украсила узорчиками.

Сколько себя помню, вечерами я рассказываю Мари сказки. Она тяжело засыпает. Её тонкие нервные пальцы постоянно пребывают в непокое — или теребят прядь волос, или мнут край платья, или щиплют меня за бок…

— Обещай! — прошелестела Мари и безжалостно скрутила кожу у меня на спине. Так она обозначает серьёзность мысли.

— Да-да-да-ой, — мигом сдалась я. — И на что я согласна?

— Прогони Ларкса. Ох, он такой-растакой… и весь рас-такенный, но ты прогони. — Мари оттолкнула меня и села. Стукнулась затылком о стенку, и еще, и снова. — А! И! Ой… Слышишь? Я во как переживаю. Что я буду делать, если тебя увезут? Кто перевесит за меня шубы? Кто поможет на профилировании? Кто помирит с Лоло? Эли, слышала? Прям завтра, а? Мири нас, иначе кошма-аарррр… У-ууу! Совсем у-ууу!