Непрекрасная Элена

Али и вся его неисчислимая родня занимают два дома у самой стены. Они перебрались в Пуш с маленьким санным поездом два года назад. Откуда — наверняка соврали. Почему — точно соврали. Они генно неидеальны и по здоровью так себе, а еще они малость вороваты и ужас как плодовиты. Если в прежнем городе не были рады приросту малоценного населения, семейку могли спровадить и без особенных причин. А мы как раз искали жильцов в пять домов, зимний мор выкосил людей… Опять же, в семье Али никто жителям Пуша не близкородственен.

Конечно, они приволокли с собой тучу вирусов, воз блох-вшей-ведьминых волос и два воза предрассудков, но, надо отдать им должное, обживаются старательно, правила Пуша перенимают безропотно. Работают в поле, помогают на гидропонной ферме. Для них Пуш — настоящий рай, потому что у нас сытно и спокойно. Им есть, с чем сравнивать.

— Эй, клоп! — заорала я, высовываясь из окна еще дальше. — Рыбий жир пил?

— Не-а! — донеслось издали.

Кто б сомневался! Али тот еще капризник. Я отнесла к нему домой ценнейший концентрат, доставленный поездом Юргенов. Пузатый рахит сразу взвыл: воняет. Что мне, опять идти и объяснять? Ему, его безмятежной маме, его сонному папаше, его крикливым дедам и бабкам…

— Яйца вари подольше, слышала? — велела я Мари, напоследок цапнув с тарелки остатки творога.

С тем и побежала в приемную больницы, и было мне стыдно: значит, Матвея утром не навещу, не успею. Увы, я согласна не успеть — внутри, глубоко. Я ждала подобного. Предсказуемо было, что кто-то из опытных врачей на рассвете придумает причину и не явится в приемный покой. Может, для отмазки, а может и настоящую: вдруг он покинул город в группе Юргена? Так или иначе, мне суждено истратить весь день на осмотр детей.

У нас правило: летом — хотя бы один осмотр в месяц. Ушибы, раны, а еще овода, клещи, змеи, глисты, вши, водные черви и похожие на них ведьмины волосы, шерстинки ужаков… и прочая напасть, без счета. Взрослые стараются беречься или сами идут к врачу, заметив первые симптомы. Дети готовы скрывать даже очень серьёзные травмы, лишь бы не оказаться запертыми в больничной палате.

День начался с вопля Лоло и визга Али. Чего ждать в продолжение, если не шума? Мне спихнули буйную мелкоту. Летний осмотр кого угодно доведет до одурения. Старшие врачи берегут себя. Вдобавок они знают, я — «зеро», я выдержу стресс, не подцеплю заразу и буду внимательна весь день.

Али — это у предков и называлось законом подлости — оказался последним в очереди. Уже солнышко спряталось за крыши домов внешнего периметра, уже все старшие дети покинули зал, уже унесли визгливых младенцев и увели плаксивых гнилозубых недорослей… А я всё возилась с родней Али, и после ловила его, коротконогого, но такого проворного! Он был покусан и исцарапан, у него нашелся гнойник на стопе и ещё подозрительное покраснение на шее. Он уворачивался и выворачивался, врачом меня не считал, я же — «теть Эль», сестра Мари, которая дружит с его пятью сестрами… или кто они ему? Не важно.

Когда пролеченный Али вырвался и умчался, вереща дразнилки, я рухнула на ступеньку крыльца, уронила гудящую голову в гамак ладоней. Пульс держался, а вот жидкие сталлы совсем облезли. Из-за этого я, поймав Али, чуть в обморок не грохнулась… Стоп, не надо вспоминать. Не грохнулась же. Никто ничего не заметил. Но восстановить сталлы я обязана.

Пришлось пересилить себя, вернуться в приёмный покой, добыть из ящика нужную банку. Поочерёдно обмакнуть подушечки пальцев и дождаться, растопырив руки, высыхания клея. Иначе… нет, не стоит и думать.

Пока клей сох, мимо юркнул дежурный врач, скороговоркой велел всё проверить и закрыть. Связка ключей брякнула по подоконнику. Скрипнули доски крыльца… Даже не попросил. И никаких «спасибо». Я ведь не Лоло, истерику не закачу.

Связка ключей в сумерках казалась похожей на паука. Я сидела и тупо пялилась, думая о себе — влипшей по полной… Во всех смыслах. А потом сообразила: здесь вся связка! Если закрою дверь изнутри и пройду больничку насквозь, то запросто проберусь в противоположное крыло. Навещать Матвея поздновато, через внешнюю дверь меня не впустят. А так… Я должна сходить к нему! Иначе не засну вторую ночь подряд, теперь из-за угрызений совести. Да, я сейчас не улыбаюсь и вряд ли беззаботна. Но у меня есть отмазка: я устала.

«Стационар» — ещё одно плесневое слово предков. В современном Пуше ему соответствуют две комнатухи с четырьмя койками в каждой. Обычно летом больные, за которыми надо всю ночь приглядывать, умещаются в одной комнате. Зимой мы выделяем под стационар самый теплый дом, при необходимости освобождаем еще два-три учебных зала. Как сложится. Пару раз по реке прибывали поезда, где все люди, поголовно, были поражены вирусами или отравлены добытой в пути пищей. Вот уж морока!