Непрямое говорение

§ 9. Стяжения и их разворачивание. Для требующей точности сферы формальной апофантики и логических актов выражения Гуссерль предлагал, во избежание пронизывающей речь гибридности ноэм и ноэс, способ их прямого семантического различения и последующего разведения по разным синтаксическим позициям. Так, в предложении Xдолжен быть Гследуетразвернуть его ноэтическую составляющую и понимать, говорит Гуссерль, как сокращение от Должно быть так, чтобы X был 7 (современное перефразирование включает в себя этот прием). Такое «разворачивание» стяженных предложений Гуссерль толкует в том смысле, что полученный в результате «новый» дополнительный предикат – это обособление и автономная семантизация не семантизованной в исходном предложении модальности акта (в его примере семантизуется утверждаемое долженствование: «должно быть так»). Вместо двух элементов (обычно понимаемый предикативный двучлен) разворачивающее стяженные формы предложение содержит три (предикативный двучлен X быть Г плюс эксплицированная модальность ноэсы Должно быть так), т. е. два предикативных акта, отчетливых в развернутом предложении, выражены в исходном гибридно-стяженном через один. Если выйти из рамок гуссерлевой формальной апофантики в интересующую нас сферу реального говорения, то за "Карфаген должен быть разрушен " надо, поскольку «Карфаген» ничего не может быть «должен», усматривать "Это должно быть так, чтобы Карфаген был разрушен, и далее (если продолжить разворачивание в редуцируемом Гуссерлем коммуникативном режиме): «Вы (мы) должны сделать это (так) – чтобы Карфаген был разрушен». За иначе стяженным коммуникативным вариантом «Вы (мы) должны разрушить Карфаген» также стоит «Вы (мы) должны сделать это (так) – чтобы Карфаген был разрушен».

Для актов говорения и для языка вообще такого рода стяжения – органичная эллиптичная форма. Обычно стяжения адекватно понимаются и без развертывания их двойственной ноэтически-ноэматической природы, но преимущественная неотрефлектированность этого «скачка понимания» не может не приводить и к сбоям восприятия (мы еще вернемся к этой форме). Если поэтому логиками способность языка стягивать акты сознания оценивается чаще всего негативно, то для говорения это же органичное тяготение языка к сокращению состава связанных с ними актов сознания оборачивается возможностью выразить непрямой смысл, т. е. смысл, выходящий за семантические рамки и пределы конкретных стяженных ноэм и ноэс в смысловое пространство, окружающее их в общем потоке актов сознания. Сам «стяженный» смысл нередко выражается, как мы увидим впоследствии, в сокращенной форме точнее и полнее, чем в развернутой (через емко скомпонованное меньшее язык передает больше, чем через изоморфно-вялое следование за мыслью – да и возможно ли вообще последнее?).

Стяжение актов составляет резерв непрямого говорения и потому, что оно оставляет вероятностным – или скрытым – ролевое распределение (принадлежность) точки исхождения модальности и описываемого «предмета», вводя модальность акта внутрь описываемого, внутрь предикативно выстроенного выражения ноэматического состава (X должно быть Y). Не случайно именно этот аспект гуссерлевой феноменологии воспринимался адептом непрямого и неименующего говорения Вяч. Ивановым, крайне редко ссылавшимся на собственно философские штудии, как органично символический тезис (для понимания символических энергий языка, говорил он, значимы «учения новейших гносеологое о скрытом присутствии в каждом логическом суждении, кроме подлежащего и сказуемого, еще третьего, нормативного элемента, некоего „да“, или „так да будет“» – 11, 593–594).