Непрямое говорение

Получается, что Гуссерль вводит тем самым ноэтическую инъекцию в ранее по преимуществу ноэматически понимаемую им сферу. Получается, что само слово «действительность», в том числе и в составе до расплывчатости перенагруженного словосочетания «объективная действительность» как чего-то трансцендентного или уверенно «ноэматического», вплоть до эйдетического, на деле представляет собой хотя на первый взгляд неочевидный, но выразительный пример органичного ноэтически-ноэматического языкового гибрида. Смотрясь как чисто ноэматическое (как означающее исключительно «то, что есть», причем есть в действительности, а не «то, как «это» воспринимается»), понятие «действительность» тем не менее удерживается в своем смысле и целостности только наличием внутреннего ноэтического стержня, без которого теряет смысл и рассыпается. Слово «действительность» не имеет исключительного отношения к ноэмам и предметам, оно означает модальность ноэсы «действительно есть» («дано из самого первоисточника»), т. е. выражает не только ноэматический состав, но и ноэтический параметр – особую модальную характеристику соответствующего акта восприятия из самого первоисточника. Подразумевание за чем-либо статуса «действительности» (придание этого статуса, утверждение его и т. д.) означает не качество «самих» предметов, безотносительное к актам сознания, а то, что эти ноэматические предметы прадоксически (в модусе «уверенности», данности из первоисточника) «действительно есть» – с точки зрения таких-то и таких-то их «дающих» актов.

По аналогии с гуссерлевой прадоксой можно говорить, что «действительно есть» – это прамодальностъ. То, что мы безо всякой рефлексии мыслим объективной действительностью, существующим (вот этот стул, вот это небо и т. д.), держится только актом прамодальной прадоксы. То же – но с переменой индекса – относимо и к интуитивным сущностям (эйдосам, универсалиям), вроде «2» или «круг»: они также «даны» сознанию в актах прамодальной прадоксы. И потому не могут окончательно «отрываться» от сознания и мыслиться некими существующими сами по себе «сущностями» или вне сознания существующими «идеями». Разумеется, между прамодальностью прадоксы «действительно есть» и полновесными модальностями вроде сомнения, желания, утверждения, вопроса и т. д. имеется принципиальное отличие, тем не менее прамодальность – это именно модальность, это характеристика ноэсы, а не ноэмы. Гуссерлева градационная лестница модальностей зачинаема именно этой прамодальной ступенью «действительного»; прадоксические акты (ноэсы) придают своим «предметам» (ноэмам) прамодальный статус того, что «действительно есть». Вне прадоксических актов ничего «действительного» не существует. Вне ноэтики – проинтерпретируем в свою сторону – не существует действительного смысла.

Во всем этом остается, конечно, много лакун и спорных моментов – с точки зрения соотношения чистой гуссерлевой феноменологии с феноменологией говорения. Продолжение обсуждения остающихся неясными в применении к языку вопросов см. в разделе 2.4. «Интерпретация гуссерлевых идей о модальности с точки зрения концепта „ноэтический смысл“» (там обсуждаются темы о «ноэматическом предложении», о модальной версии предикативного акта, о соотношении модальности, нейтрального сознания и языка, об «особости» ноэтически-ноэматического строения ноэматических предложений и о принципиальной опосредованности референции, связанной с природой языка). Здесь же перейдем к тем интересующим нас в первую очередь темам феноменологии Гуссерля, которые свидетельствуют о наличии в ней элементов теории непрямого языкового выражения.