Непрямое говорение

§ 57. Моменты придания и экспликации экспрессии («вложение» и «проникновение»). Бахтин выделяет случаи «вложения» экспрессии в предмет извне и «проникновения» в имманентно присущую предмету экспрессию. В последнем случае «облик» предмета (его как-данность и, в пределе, как-бытие) меняется.

«Вложение» происходит при «вчувствовании», «проникновение» (это, по-видимому, ивановское по происхождению понятие, использовавшееся при описании особенностей авторской позиции в романах-трагедиях Достоевского) – при особо постулируемом Бахтиным подходе, называемом им «симпатическим сопереживанием, сродном любви». «Вплетаем ли мы ее <любовь – Бахтин говорит о симпатическом сопереживании, сродном любви> в переживания героя <предмета речи> и как? Можно думать, что мы эту любовь свою так же вчувствуем <вкладываем> в эстетически созерцаемый объект, как и другие внутренние состояния: страдание, покой, радость, напряжение и пр. <т. е. также вкладываем в предмет извне идущие импрессивные оценки). Такое понимание было бы, по Бахтину, неверным: при сродном любви симпатическом сопереживании происходит другой процесс – «проникновение»: «Мы называем предмет и человека милым, симпатичным, т. е. приписываем эти качества, выражающие наше отношение к нему, ему самому – как его внутренние свойства. Действительно, чувство любви как бы проникает в объект, меняет его облик для нас <влияет на наше как-восприятие, а, возможно, и на как-данность ноэмы, и на понимание предмета речи, и на сам предмет), но тем не менее это проникновение носит совершенно иной характер, чем вложение, вчувствование в объект другого переживания, как его собственного состояния, например, радости в счастливо улыбающегося человека, внутреннего покоя в неподвижное и тихое море и пр. ». [345] В случае вложения (вчувствования) в предмет вкладывается авторская импрессия, в случае проникновений происходит иное, чем при «вложениях» – мы проникаем в собственную экспрессию предмета речи: проникновение «оживляет внешний объект изнутри, создавая осмысливающую его внешность внутреннюю жизнь, любовь как бы проникает насквозь и его внешнюю, и его вчувствованную внутреннюю жизнь, окрашивает, преобразует для нас полный объект, уже живой, уже состоящий из души и тела». Можно заострить: производимое с помощью тональности проникновение в собственную экспрессию предмета преобразует сам предмет.

Если вернуться к гуссерлевой терминологии, то этот процесс можно определить как преобразование ноэмы тональной ноэсой. Вещь для чистой феноменологии сомнительная (тональность, например, оценка, по Гуссерлю, может наслаиваться на ноэму или отслаиваться от нее, но никак не проникать в нее, преобразуя саму ноэму; она может и сама стать ноэмой, но другой, нежели исходная), для бахтинской же «феноменологии переживания другого» и для феноменологии говорения это – вещь обычная. Причем речь не обязательно идет в случаях проникновения о «любви» в ее «позитивном» понимании, не только о милующем преобразования «человека» в «милого человека». Хотя Бахтин здесь не говорит об этом, но несомненно имеет в виду: чем случай преобразования «человека» в «неприятного человека» отличается от первого случая? Только содержанием тональности (содержанием находимой в самом предмете речи экспрессии).