Непрямое говорение

О спорах вокруг интенциональности (ее вхождения или изъятости из языка) см.: Компаньон А. Демон теории. М., 2001. С. 55—113 (здесь подробно и персонифицированно описана борьба противоположных тенденций в литературоведении; смысл «антиинтенционалистской» точки зрения – в отвержении авторской интенции и в утверждении тезиса, что текст сам содержит смысл и потому нет надобности искать в нем интенцию говорящего). О дискуссиях вокруг актора и автора см. в кн.: Шмид В. Нарратология. М., 2003.

382

Компаньон А. Демон теории. С. 93.

383

Зунделович Я. О. Романы Достоевского. Ташкент, 1963. С. 63. Зунделович активизировал специально терминологическое использование словосочетания «чистый автор», но понимал его в своем особом смысле. О сходствах и различиях в толковании чистого автора между Бахтиным и Зунделовичем см. наши комментарии к изд.: БахтинМ. М. Собр. соч. Т. 6. М., 2002. С. 633–635. Здесь это понятие используется в близком к бахтинскому смысле.

384

Соответствующая интерпретация данных бахтинских категорий произведена в статье «Двуголосие в соотношении с монологизмом и полифонией»: бахтинская «авторская» терминология понята там как условно «трехэтажная»: на первом этаже – первичный автор, на втором – вторичный, чистый же автор занимает «нулевой» этаж, точнее – локализуется в самом фундаменте «авторского здания». Ниже мы еще вернемся к этой терминологии.

385

Или – еще раз оговорим во избежание неточного понимания это признаваемое здесь обстоятельство – привносимые из зоны языкового «бессознательного» языковые наполнители.

386

Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. СПб., 2004. С. 231. См. в этом смысле схожую интерпретацию Ж. Делеза: «Гуссерль вписывает в трансцендентальное поле центры индивидуации, индивидуальные системы, монады и точки зрения Я подобно тому, как это делал Лейбниц, а не форму Я, как это делал Кант» (ДелезЖ. Логика смысла. М., 1995).

387

«Сценарность» близка к «инсценированию». С эгологически-интерсубъективной точки зрения, понятие «сценарности» каждого высказывания (СЖСП, 74) как раз и предполагает наличие своего рода сюжетных взаимоотношений между имплантированными в него имманентными точками говорения, соответствующими всему местоименному циклу (я-он-ты-мы-все-никто-это). Такие «сценарно-сюжетные» взаимоотношения точек говорения (редуцированных аналогов «персонажей») в своей значительной части не семантизуются, входя в непрямой – подразумеваемый, несказанный или несказанный – смысл; поэтому есть основания полагать, что разные формы я-позиции, он-позиции, ты-позиции, мы-позиции можно расценивать как универсалии речи (они неотмысливаемы от высказывания без того, чтобы не исказить или сузить его непрямой смысл). Всякое «действительно произнесенное (или осмысленно написанное)» высказывание есть выражение и результат взаимодействия как минимум пяти смысловых инстанций: «я», «ты», «он», «оно», «мы». В СЖСП (72) говорится о внешнем социальном взаимодействии трех инстанций – говорящего, героя (или предмета речи) и слушающего, однако из следующего ниже и по другим работам понятно, что имелась в виду не только внешняя, но и внутренняя, т. е. интериоризованная вовнутрь высказывания, социальность (интерсубъективно-эгологическое пространство) и что к трем инстанциям присовокупляются «он» (в двуголосии) и «мы» (в соотношениях я-переживаний и мы-переживаний). Понятия «сценарности» и «инсценирования» точнее, чем понятие «композиции», отражают, как представляется, внутреннюю форму высказывания, которая в значительной мере определяется именно характером и формой взаимодействия этих сменяемых инстанций говорения, составляющих внутренний имманентный смысловой сюжет высказывания (а не композицию как нечто «статичное»). «Живое понимание целостного смысла» высказывания «должно репродуцировать» этот сценарий взаимного соотношения точек говорения, «как бы снова „разыграть“ его» (СЖСП, 74), в терминах феноменологии говорения то же самое значит – реинсценировать.

388

Всеобщий момент Я-полюса – «присущая ему временность, превращающая его в длящееся Я, конституирующее себя в своих временных модальностях: одно и то же Я, которое теперь актуально присутствует в настоящем, в каждом прошлом (каковое является его прошлым) есть уже некоторым образом другое Я, а именно то, которое было и потому теперь уже не есть, и все же в непрерывности своего времени это одно и то же Я, которое есть, которое было и перед которым лежит его будущее. Как наделенное временностью, оно, актуально теперешнее Я, может тем не менее сообщаться со своим прошлым (и теперь уже не существующим) Я, вступать с ним в диалог, критиковать его, как если бы это был кто-то другой» (Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. С. 231).

389