Непричесанные разговоры

Первые полтора месяца жизни Сэма Кора провела на бегу. Истекающая молоком, вся в засохших молочных пятнах, обессиленная, она жила от кормления до кормления, таская туда-сюда груды пеленок. Сидеть было больно. Стоять тоже. Кора перебивалась бутербродами с ветчиной, о себе позаботиться не успевала, разве что заправить постель сразу после сна. Застелить ее позже уже не будет сил. Каждые четыре часа грудь набухала, зудела, ныла. Сладкое, жирное молоко текло по животу. Вся липкая, изнемогая от жара, Кора не могла дождаться, когда малыш начнет сосать, освободит ее. Ничего не было приятней, чудесней: маленький ротик обхватывал сосок, губки почмокивали, чудная крохотная ручка сжимала ей грудь. И все же Кора часто плакала. Она не представляла, что можно так выбиваться из сил. Когда малыш плакал – а реветь он был мастер, – плакала и Кора. Звук детского плача, пронзительный, надрывный, ранил ее в самое сердце. Его нужно было унять во что бы то ни стало. Если не помогали ни молоко, ни ласки, ни чистая пеленка, оставалось только выть вместе с малышом. И, прижав к себе ребенка, Кора ласкала его, баюкала и тоже ревела в голос.

– Ну и плаксы же мы с тобой! Подпевайте-подвывайте Коре и Сэму! – всхлипывала она.

К Коре приходила женщина-педиатр, сначала каждый день, потом – раз в неделю. Она беспокоилась за такую юную мать-одиночку, поэтому суетилась и украдкой высматривала признаки того, что Кора не справляется. Но Кора не собиралась выставлять свою усталость напоказ перед чиновниками. Всякий раз она не могла дождаться, когда врач уйдет.

Кроме ребенка, у Коры никого больше не было. А порой так хотелось с кем-нибудь поговорить, хотелось, чтобы кто-то взял малыша, покормил его и дал ей выспаться, просто выспаться. Кора жила будто в дурном сне, ничего вокруг себя не видя. «Скорей бы это кончилось!» Она стала рабыней крохотного, лысого, беззубого господина, который ходил под себя. И вдруг однажды, посреди этого кошмара, ребенок улыбнулся. Увидел издали Кору, и обезьянье личико просияло. Кора была на седьмом небе от счастья.

– Молодчина! – ликовала она. – А то я было решила, что у нас с тобой игра в одни ворота. Понимаешь? Мне стало казаться, будто я одна вокруг тебя бегаю.

Малыш вновь заулыбался. У Коры от радости замерло сердце. Она и не знала, что он так умеет! Мать и дитя смотрели друг на друга и сияли, а из крохотного транзистора на раковине ревел рок-н-ролл, за окном сушились ползунки, с грохотом проносились машины.

– Все у нас получится, парень! – пообещала Кора.

Когда Сэму исполнилось полгода, Кора уже перепела ему всего Нейла Янга и Вана Моррисона. Она объясняла крохотному существу у нее на руках: если нет слуха, как у меня, то можно петь Нейла Янга, ведь он и сам петь не умеет.

Кора читала сыну все без разбору. Если ничего другого не было под рукой, доставала старую газету, в которой принесла фунт моркови, и читала вслух передовицу. Ласковый шепот раздавался в вечерней тиши. Сэму, похоже, нравился Роберт Фрост («А до ночлега путь далек, а до ночлега путь далек»[2]), но больше всего он любил одержимого морем Керуака и неизменно под него засыпал. Море есть море, будь то Калифорния или Гебридские острова. Кора читала и вспоминала детство, пикники в бухте Калгари. Горячий белый песок под ногами, прозрачная зеленая вода, соль на губах и мама на клетчатом коврике, с огромным бело-голубым полотенцем… Шепот Коры, слова как шум прибоя, – и вот малыш закрывает глазки, сосет палец и настает самая чудесная минута дня. Сэм уснул, теперь делай что хочешь; но хотелось по большей части спать.

Когда Сэму исполнилось девять месяцев, они с Корой уже вовсю играли – и в прятки, и рожицы строили, и отправляли в рот самолеты с вареным яйцом. «Иду на посадку, иду на посадку!» Летит по небу ложка-самолет – открывай пошире рот! На прогулках Кора катила коляску по тротуару во весь дух, а малыш смеялся. Если машин было немного, домой они всегда возвращались по булыжной мостовой. Им были по душе ухабы. «А-а! А-а-а-а-а!» – распевали они. Тянули хриплую песню, ухабистую, как сама дорога.

Раз в месяц приезжали в гости Ирэн и Билл. Наконец, через девять месяцев, Ирэн признала, что из ее дочери вышла отличная мама. Малыш был на удивление здоров и весел.

– Ты, я вижу, справляешься, – обиженно заметила Ирэн.

– Ага! – подтвердила Кора. – Все у нас хорошо.

Она ни словом не упомянула о тех кошмарных днях до первой улыбки Сэма, когда ее так и подмывало заткнуть малышу рот подушкой, хоть на минутку, чтобы тот замолчал. Чтобы чуть-чуть побыть в тишине.

– Кстати… – произнесла Ирэн, как будто продолжая начатый разговор. На деле никакого разговора не было. Была тревога, мучившая ее с тех самых пор, как дочь забеременела. – Как ты собираешься жить дальше? На какие деньги?

– Я получаю пособие на ребенка. Плачу за квартиру. Вы присылаете деньги. – Деньги от родителей приходили каждую неделю. – Но вот что я думаю… Если Сэма отдать в ясли, то я могла бы вернуться в университет. Или найти работу.

– Какую работу?