Непридуманные истории (сборник)

Поднимаемся мы на лифте, заходим в просторный кабинет, вижу: ходят по кабинету дядечки солидные, жужжат, как потревоженные шмели, а как меня увидели – жужжать перестали, стали подходить здороваться. Комсорг их всех по очереди представляет: это наш директор, это его зам, это парторг института, это профком. Я им руки жму, а сам уж запутался: кто есть кто. Вдруг все расступаются, выплывает дядечка приятной наружности при галстуке, и мне торжественно представляют его:

– А это наш главный религиовед области: Николай Николаевич (фамилию уже, к сожалению, не помню).

Жмет он мне руку: здрасте, мол, тезка ваш и почти что коллега. Директор всех пригласил присесть к столу, и парторг открыл совещание: как, мол, будем проводить встречу, ведь дело необычное, не каждый день священник в институт приходит, какой у нас будет регламент этой встречи? Тут все сразу зажужжали: да, вот именно, какой регламент? Каждый из сидящих произнес этот вопрос, не давая при этом на него ответа. Один я сидел и молчал, и тут все вопросительно посмотрели на меня.

– Какой регламент нужен – я не знаю, мне все равно, дадите выступить – я выступлю.

Тут инициативу в свои руки взял парторг. Он встал и решительно сказал:

– Значит, так, товарищи, вначале выступит Николай Николаевич, затем батюшка, и его выступление снова замкнет Николай Николаевич, – при этом он наглядно продемонстрировал, как это будет, сомкнув с хрустом пальцы обеих рук в замок.

Я представил себя между двумя клешнями огромного краба, который смыкает их на мне, так что мои кости с хрустом ломаются, и содрогнулся. Но, посмотрев на добродушно улыбающегося Николая Николаевича, которому отводилась роль этого ужасного краба, я сразу успокоился. Всем решение парторга пришлось по душе, они вторили ему, как эхо: да, да, батюшка, а замкнет его Николай Николаевич.

Когда мы спустились в актовый зал, там действительно яблоку упасть некуда было, все места были заполнены и люди толпились в проходах и в дверях. Корреспондент «Волгоградской правды» приютился с блокнотиком на подоконнике. Мы с начальством сели за стол президиума на сцене, и комсорг, открыв встречу, предоставил слово Николаю Николаевичу. Тот встал и давай ругать молодежь, которая проявляет полное равнодушие к истории Отечества.

– Вы только подумайте, – негодовал он, – дата шестисотлетия героической обороны города Козельска прошла незамеченной, трехсотлетие со дня рождения Петра I – великого преобразователя России – тоже прошла без должного внимания.

В конце своей речи он неожиданно вынул из своего портфеля настольный церковный календарь за 1988 год (надо заметить, что в то время это был страшный дефицит: нам, священникам, давали только по одному экземпляру). Потрясая этим календарем, он грозно вопросил зал:

– А кто мне скажет, что празднует Церковь 1 января по новому стилю?

«Господи, – подумал я, – что же там может быть 1 января по новому стилю? Если бы по-старому – там все ясно: праздник Обрезания Господня и память святого Василия Великого. Хоть бы меня не спросил, вот опозорюсь».

Из зала раздались голоса:

– Новый год.

– Нет, не Новый год, по церковному календарю новолетие – 1 сентября. – Он торжествующим взглядом обвел притихший зал и провозгласил: – 1 января Церковь празднует память Ильи Муромца – того, кто, согласно русским былинам, Змею Горынычу головы рубил.

После этих слов он сел, посмотрел на меня: мол, знай наших, – и, нагнувшись, спросил:

– Можно, отец Николай, я ваше выступление на магнитофон буду записывать, мне это для областного радио надо.

Я в знак согласия кивнул головой. Действительно, 1 января празднуется память преподобного Илии Муромца, монаха Киево-Печерской лавры, который был, по всей вероятности, из города Мурома и мог быть воином княжеской дружины, защитником земли Русской, но при чем здесь Змей Горыныч, я так и не понял, но спрашивать не стал.

Я выступал около часа, обозначив главные исторические вехи Русской Православной Церкви и их значение в жизни нашего Отечества. Начал я издалека, с крещения великой княгини Ольги и закончил современным состоянием Церкви. Внимание к моему рассказу было предельное – в буквальном смысле пролетевшую муху было бы слышно. Закончив выступление, я сел и с любопытством стал ожидать, как будет меня замыкать в клещи Николай Николаевич, уж если одной клешней был Змей Горыныч, то другой должна быть по логике Баба-Яга. Но Николай Николаевич не стал вводить персонажей русских сказок, а сказал просто, что я, мол, изложил все хорошо, но у них несколько другой взгляд на историю Крещения Руси. Русь познакомилась с христианством еще задолго до крещения при князе Владимире, и мы с Византией еще долго присматривались друг к другу (в этом я с ним согласен), но в чем этот иной взгляд состоит, он так и не объяснил, закончив на этом свое выступление.