Мы с профессором вместе пошли в отдельно стоящий корпус. На втором этаже санитар открыл нам дверь, и мы очутились в небольшой, но довольно-таки уютной комнате. В ней находились кровать и стол, над столом – полочка с несколькими книжками и тетрадями. На полу – небольшой коврик. От стола к нам навстречу поднялся невысокого роста худощавый пожилой мужчина в больших роговых очках, слегка лысоватый, с немного бледным лицом. На вид ему было шестьдесят – шестьдесят пять лет. Он улыбнулся Александру Ивановичу как старому знакомому:
– Наконец-то, Александр Иванович, снизошли к просьбе невинно осужденного.
– Ну что вы, Павел Петрович, такое говорите, для нас вы не осужденный, а лишь пациент, нуждающийся в лечении.
– Чего же тогда здесь держите? – указал на окна с решетками Павел Петрович. – Ладно, не будем об этом, – махнул он рукой, – не маленькие мы дети. И я, и вы, Александр Иванович, все понимаем. Знакомьте меня с батюшкой.
– Это отец Николай, – представил он меня, – священник грамотный, окончил Духовную академию, преподаватель богословия. А это – Павел Петрович Овчинцев, доктор физико-математических наук, – представил уже мне своего пациента Александр Иванович.
Овчинцев, смиренно преклонив голову, произнес:
– Благословите меня, отец Николай.
По тому, как он не сложил руки для благословения, а держал их по швам, я сделал для себя вывод, что он – человек нецерковный и, просто перекрестив, возложил ему на голову руку.
– Ну, так я вас оставлю для тайны исповеди, – засуетился Александр Иванович.
– Да оставайтесь и вы, Александр Иванович, у меня для батюшки ничего такого нет, чего бы я вам не рассказывал.
Санитар занес еще одну табуретку, и мы расселись.
– Меня здесь, отец Николай, держат за ненормального, – начал свой рассказ Овчинцев.
Главврач хотел что-то возразить, но Овчинцев махнул на него рукой:
– Не надо, Александр Иванович, я бы и сам в свое время посчитал все это бредом безумца.
Началось все с того, что в январе 1964 года меня, молодого, подающего надежды физика, послали на заседание Астрономического совета АН СССР в Эстонию, в Тартускую обсерваторию. Там-то я услышал доклад академика Наана о симметричной Вселенной, наделавший так много шума в научных кругах и породивший много споров. Не загружая вас, батюшка, ненужными для вас научными подробностями, скажу лишь, что суть теории академика Наана об антимире, или симметричной Вселенной, сводилась к следующему. Современное развитие физики привело к открытию античастиц для всех фактически известных частиц в мире. Частицы и античастицы – это своего рода двойники, отличающиеся друг от друга только противоположными зарядами. Но если частицы являются «кирпичиками» нашего мира, то античастицы – лишь на мгновения появляющиеся в нем «гости». При встрече античастиц с частицами происходит аннигиляция, попросту сказать, происходит взрыв, в результате которого они взаимно уничтожаются, выделяя при этом огромное количество энергии. На основе многочисленных наблюдений за античастицами и изучения их поведения в нашем мире некоторые ученые пришли к выводу о существовании антимира, который подобен нашему миру и сосуществует с ним, но отличается противоположным по отношению к нему знаком. Скандальным в этом докладе академика Наана явилось то, что обе половины Вселенной – мир и антимир – возникают в конечном счете из ничего, из абсолютной пустоты. При строгом соблюдении законов сохранения это кажется предельно парадоксальным. Ведь смысл законов сохранения в том-то и состоит, что ничего из ничего не возникает. Ничто не может породить нечто. Согласно утверждению Наана, ничто порождает нечто и антинечто одновременно. Все довольно-таки элементарно.
Павел Петрович встал и, подойдя к столу, начертал карандашом на бумаге:
Вот смотрите: равенство (-1) + (+1) = 0 может быть про читано наоборот 0 = (-1) + (+1). То есть исходным строительным материалом Вселенной является пустота, вакуум.
– Но ведь это согласуется с библейским учением, что мир сотворен Богом из ничего! – воскликнул я.