Неприятности на свою голову

Парень рассыпается в благодарностях и пятится, низко кланяясь... Дверь закрывается, я опускаю мой мокрый от пота шпалер в карман и вытираю руки о штаны.

Я навостряю слух, рассчитывая услышать шум разговора, но нет, все тихо. Тогда я смело звоню. Тишина... Новый звонок, новая тишина... Что это значит? Я быстренько прибегаю к помощи отмычки. Она уже знакома с этим замком, что сокращает время переговоров. Открыв дверь, я врываюсь в квартиру со своей карманной артиллерией в руке, как сумасшедший бегу на кухню и вижу, что дверь черного хода приоткрыта. Высовываюсь в нее и слышу топот в самом низу... Тогда я бросаюсь к окну, но – вот непруха! – черный ход выходит на другую сторону дома, потому что дом угловой.

Если бы я мог исправить положение, отвесив себе тысячу пинков по заднице, то взялся бы за дело прямо сейчас. Я не хочу вас растрогать сверх меры, но, честное слово, у меня на глазах выступают слезы... Дать себя провести таким образом, нет, это немыслимо! Я умираю... Агонизирую...

Досада вызывает сильную жажду, и я направляюсь прямиком к бутылке коньяка. Затем выхожу из квартиры и, не обращая внимания на лифт, оставшийся на верхнем этаже, со всех ног бегу вниз по лестнице...

Улица пустынна. Зато мое сердце полно злости и досады.

Я замечаю моего почтальона чуть дальше. Он выходит из соседнего дома.

– Эй, почтальон! Он оборачивается.

– Месье?..

– Слушайте, я из полиции, это очень серьезное дело... Вы только что доставили посылку мадам Ван Борен?

– Да, но...

– Вам открыла служанка?

– Да, но...

– Как она выглядела? Он смотрит на меня.

– Но...

– Слушайте, старина, перестаньте блеять, как овца при перегоне на летнее пастбище. Я прошу у вас ее описание. Это срочное дело. Напрягите немножко орех, служащий вам мозгами.

– Но, месье... я... я прошу вас...

Чтобы остановить поток возражений, показываю ему мое удостоверение, не давая времени увидеть, что оно французское. Главное – слово ПОЛИЦИЯ, написанное гигантскими буквами. Разумеется, на нем есть трехцветная полоска, но, может, он не только косой, но еще и дальтоник.

– Вот это да... – бормочет он, – я не думал... Ну, это была девушка...

Он прикрывает правый глаз, что на долю секунды придает его физиономии нормальный вид.

– Симпатичная... – продолжает он, – хорошо сложенная... Тут... и тут...

Его короткие руки обрисовывают в воздухе привлекательные формы.

– Короче, старина! Я не прошу вас танцевать мне френч-канкан! Какое у нее было лицо? На кого она похожа, на крысу или на Марлен Дитрих? Он радостно улыбается.

– Для полицейского вы веселый...

Его глаза еще больше сближаются, как будто собрались раздавить переносицу.

– Миленькое лицо... Она брюнетка со светлой прядью посередине и...

Брюнетка со светлой прядью!

Я хватаю почтальона за лацканы пиджака и пытаюсь смотреть ему в глаза, отчего тоже начинаю косить.

– Вы уверены? Брюнетка? И обесцвеченная прядь, почти совершенно белая?

– Да, именно так...

– Мисс Огонь-в-заднице! – бормочу я.

– Чего? – квакает почтальон. Я его отпускаю. Он смотрит на меня.

– Мне надо позвонить, – говорю.

– Тут рядом есть кафе.

– Хорошо... Спасибо...

Охваченный угрызениями совести, я говорю ему:

– Пойдемте со мной... Я угощаю!

Глава 15

В предложении выпить почтальону есть своя соль («Серебос», лучшая марка). Служитель ведомства почт и телеграфа горд. Для него честь, что его угощает полицейский. У каждого свое представление о чести, в зависимости от темперамента.

Я иду к телефону и снова набираю номер комиссара, ведущего дело об убийстве Рибенса. Его на месте нет, поскольку еще довольно рано, но меня соединяют с одним из его заместителей.

– Да, – говорит он, – комиссар Табуа рассказывал о вас, господин комиссар...

– Вы сопровождали его при выезде на осмотр места преступления на авеню Леопольда Первого?

– Да...

– Тогда вы, конечно, помните девушку, обнаружившую труп?

– Мадемуазель ДюбЕк?

– Я не знаю ее фамилию. Это красивая брюнетка с обесцвеченной по моде сорок шестого года прядью. Представляете, да?

– Да, это она... На ней был зеленый жакет и бежевая юбка...

– Верно. Вы можете мне дать адрес этой красотки?

– Но... Она живет в том же доме!

– Вы в этом уверены?

– Конечно, я сам проводил ее к родителям. Отец отставной жандарм, а малышка работает билетершей в кинотеатре.

– О'кей, спасибо...

– У вас ничего нового?

Я в нерешительности. Вам не кажется, что ваш друг Сан-А отстает от событий? Не пора ли ему признать свое поражение? Если бы я рассказал полиции все, что знал, она, возможно, справилась бы с делом лучше. Но я пытался справиться один, время уходит, а я все так же далек от разгадки.

Но, хотя мой моральный дух немного подорван, я держусь хорошо.

– Нет, ничего нового. Благодарю вас...

Вешаю трубку на рычаг и в задумчивости выхожу из кабины.

Я слишком быстро начал строить умозаключения. Из-за упомянутой почтальоном обесцвеченной пряди я сразу решил, что речь идет о малютке Завалите-меня-месье. Вывод был слишком поспешным. Если не считать ее повышенной готовности к любовным играм, она показалась мне совершенно порядочной девушкой, работающей, живущей с папой-мамой, ведущей нормальную жизнь.