Неприятности на свою голову

– Да, она обычно сует свой нос в подобные дела. Она смотрит на меня.

– Объясните, – произносит она наконец, – кто вы? У меня такое ощущение, что вы устроили мне отвратительный фарс.

– В таком случае, мадам, поскорее прогоните это ощущение. Мои шуточки не заходят так далеко.

Колеблясь, смущенная своим горем, она спрашивает:

– Вы француз?

– Как вы догадались?

И киска дает мне простой ответ:

– По вашему акценту!

Такого я еще не видел! Оказывается, это французы говорят по-французски с акцентом, а не бельгийцы. От этого можно ржать сильнее, чем если вам щекочут пятки!

– Да, я француз. Но это не помешало мне увидеть, как ваш муж упал вниз головой в шахту лифта. В данный момент он там и покоится, как пишут в газетах. Прошу прощения за упор на мрачные детали истории, но реальность имеет свои права, которые надо уважать, правда?

Я улыбаюсь.

– Я оказался замешанным в эту историю в качестве свидетеля и думаю, что в данных обстоятельствах вы нуждаетесь в советах. Вашего мужа сбросили в шахту. Я в этом убежден и даже имею тому доказательство. Полиция найдет странным, что его убили в его доме. Кому выгодно преступление, вот в чем вопрос. Полицейские всегда задают его себе. Против этой логики ничего не поделаешь... Они подумают о вас, и вы будете иметь неприятности.

– Да?

– Да.

– Но я ничего не сделала!

– Вам это придется доказать! Она заламывает руки.

– Я уже целую неделю не видела моего мужа...

– Вы в этом уверены?

– Клянусь!

Милашка строит иллюзии. Женские клятвы по шкале ценностей следуют сразу после заячьего пука.

Она издает восклицание, призванное навести меня на мысль, что она невиновна:

– Он внизу?

– Разумеется.

– И мы ничего для него не делаем! Надо же ему помочь!

– Чем можно помочь человеку, у которого не хватает половины головы!

На этот раз я перешел границу, и она с глубоким вздохом навзничь падает на софу. Вдовушка лишилась чувств!

Что мне теперь делать? Я поднимаю ее веки, проверяя, не ломает ли она комедию. Нет, действительно отрубилась.

Надо привести ее в чувство. Ее состояние подсказывает, как нужно себя вести, чему я очень рад, поскольку не имею планов на ближайшее будущее.

Я видел такое во всех комедиях. Сориентировавшись, я нахожу кухню, бегу туда и сталкиваюсь нос к носу с парнем в одной рубашке.

Он стоит, прижавшись к стене, стиснув зубы, с блуждающим взглядом и с видом горького сожаления, что не находится в этот момент в какой-нибудь киношке.

Это молодой парень, высокий, мускулистый, немного рыжеватый.

Он смотрит на меня так, как, должно быть, Христофор Колумб смотрел на Америку, впервые подплывая к ней.

И тогда он проявляет самую человеческую, самую забавную реакцию: кивает головой и шепчет:

– Добрый день, месье!

Глава 3

Когда я заглядываю в прошлое, то часто испытываю головокружение от этой бездны передряг.

Там осталось много субъектов, которых я отправил к предкам и которые дожидаются теперь труб Страшного суда! Однако, вспоминая о своем поведении, я могу признать, что ему всегда было свойственно одно достоинство – вежливость. При всех обстоятельствах – а одному богу известно, в каких обстоятельствах я побывал, – я всегда был предельно куртуазным. Помнится, Людовик Четырнадцатый мне как-то сказал: «Ты самый вежливый человек, которого я видел после Кольбера!»

Поэтому я отвечаю на приветствие типа, дрожащего от страха на кухне. Не надо иметь высшего образования, чтобы понять, чем этот малый занимался у милашки Ван Борен. Я говорю себе, что вся история может свестись к банальному адюльтеру.

Должно быть, голубки вовсю резвились, когда заявился муж. Известное дело! Такое можно встретить на каждом углу. Сколько дураков-коммивояжеров, неожиданно вернувшихся из поездки на день раньше, застают свою дражайшую половину в полном экстазе. Они обижаются, и начинается заварушка. Я прекрасно представляю себе, как Ван Борен явился домой и вспугнул любовников. Свободное падение с пятого этажа прекрасно успокаивает разъяренных мужей. Его голова при этом превращается в такое месиво, что рога показались бы ему вполне стоящим украшением.

Я открываю дверцу полки и достаю бутылку уксуса.

– Идите за мной, – говорю я малому. Он подчиняется.

Но уксус оказывается ненужным, потому что, когда мы входим в комнату, дамочка уже пришла в себя. Я ставлю бутылку на стол и закуриваю сигарету.

– Ну, – спрашиваю, – и как же обстоят дела? Едва не падающий от страха красавчик, кажется, спрашивает себя о том же.

– Джеф разбился насмерть, упав в шахту лифта, – говорит ему блондинка хриплым голосом.

К его страху добавляется изумление. Он смотрит на меня, не понимая.

– Не стройте из себя невинность, – ворчу я. – Вы ее изрядно подрастратили. Он застал вас в пикантной ситуации, и вы испугались скандала... Ну, признавайтесь!

Он ни в чем не признается. Его морда так же выразительна, как банка зеленого горошка. Может, в трусах у него все в порядке, но в плане интеллекта это далеко не Эйнштейн.

Ему требуется некоторое время, чтобы понять обвинение, выдвигаемое мною против него. Тогда его физиономия приобретает красивый зеленый цвет и он садится на диван рядом со своей красоткой.