Неприятности на свою голову

– Югетт... – бормочет он. – Это неправда... Скажи ему, что я этого не делал.

Прямо маленький мальчик. Жалкий тип. Я атакую Югетт, потому что она женщина, а бабы отличаются чувством реальности. Кроме того, они отличаются стойкостью. Особенно в том, чтобы встать в стойку, как говорит мой коллега Берюрье, который никогда не упускает случай сказать каламбур, если он плохой.

– Кто вы? – спрашивает вдова меня. Этот вопрос она должна была задать уже давно, но из-за треволнений он просто не пришел ей в голову. Я начинаю свою песенку:

– Полицейский. Французский, но все-таки полицейский... В Бельгии нахожусь в служебной командировке. Я следил за вашим мужем и пришел задать ему несколько вопросов, но он как раз приземлился к моим ногам... Мне показалось, что здесь что-то нечисто. Я поднялся по лестнице и никого не встретил. Вы понимаете, что я хочу сказать? Его столкнул некто, живущий в этом доме. Я в нем никого не знаю, но почти полностью убежден, что вы единственная, кому было выгодно устроить ему этот полет...

Она закрывает лицо.

– Нет! Нет! Я ничего не делала. Я не видела мужа. Он не заходил в квартиру, я ничего не слышала.

Пока она протестует, я начинаю вспоминать инцидент таким, каким пережил его. Был громкий крик ужаса, но до него ни единого подозрительного звука. Судя по тому немногому, что видел, Ван Борен был сильным человеком. Он бы не дал подвести себя к двери лифта, не почуяв опасности и не начав сопротивляться.

Если предположить, что постельный дружок мадам оглушил его, перед тем как сбросить в шахту, он бы упал без крика, потому что находился бы под анестезией. Нет, что-то в моей головенке не укладывается. Сразу произошло столько событий, что не могу их нормально переварить.

Любовники в нерешительности смотрят на меня.

– Чем вы занимались? – спрашиваю я их. Они опускают головы.

– И ничего не слышали?

– Мы были в спальне, в глубине квартиры, – признается женщина.

– Ваш муж не мог войти так, что вы не слышали?

– Это невозможно: я заперла дверь на цепочку. Как у нее все организовано! Бабы все такие. Чтобы устроить траходром, они принимают тысячу предосторожностей.

– На кухне есть черный ход? – задаю я новый вопрос.

– Да...

Я его заметил, когда ходил за уксусом. Значит, с одной стороны, Джеф Ван Борен не мог внезапно войти в квартиру, а с другой – любовник вполне мог незаметно сделать ноги в случае его неожиданного возвращения. И никакого скандала... Если, конечно... Да, если они уже давно не задумали его убрать. Но в таком случае они бы выбрали другой способ, а то этот чересчур броский!

Я снова перешагиваю через угрызения совести, заменяющие мне лифтовую шахту. Сообщить в полицию или...

– Покажите мне ваши документы! – говорю я молодому человеку.

Он идет за пиджаком и предъявляет мне свое удостоверение личности.

Из документа я узнаю, что его зовут Жорж и что живет он на авеню Леопольд, 1. Эти сведения я записываю в мой блокнот.

– Ладно, можете идти.

– Простите? – бормочет он.

Весьма недовольный той свободой действия, что беру на себя, и той, что даю ему, я ору:

– Я вам сказал, что вы можете идти, отваливать, делать ноги, рвать когти, исчезнуть, слинять! В Льеже что, уже не говорят по-французски?

Он испуганно кивает:

– Говорят, говорят... Я...

– Ясно? – ору я.

Он опять кивает и бежит в коридор.

– Выйдете черным ходом! – кричу я ему. – И не вздумайте валять дурака. Если исчезнете из обращения, малыш, я из вас выщиплю все перышки!

Слышен хлопок двери черного хода. И вот я наедине с молодой вдовой. Горе ей очень идет. Оно придает ее лицу романтичность, которой ему так не хватало прежде.

Я беру ее за запястье и говорю размеренным голосом:

– Послушайте, малышка, я действую довольно бесцеремонно по отношению к моим бельгийским коллегам. Если бы они узнали, что я позволил уйти одному из действующих лиц драмы, то сказали бы мне пару ласковых, а может, даже больше...

Она делает едва заметный знак, что ценит мою тактичность.

– Вижу, вы понимаете. Я хотел остаться с вами наедине, потому что собираюсь вам задать кучу конфиденциальных вопросов. Во всяком случае, ваши ответы на них будут рассматриваться как конфиденциальные.

Она снова покорно кивает.

Какая она хорошенькая с этими белокурыми волосами, голубыми глазами, затуманенными слезами, и покрасневшими от горя щеками!

От горя? Гм! Я в этом не особо уверен. Она скорее потрясена резкой формой, в которой я сообщил ей новость. А горе – это совсем другое.

– Скажите, Югетт...

Услышав, что я обратился к ней по имени, она вздрагивает. Должно быть, она говорит себе, что у французских полицейских очень своеобразная манера вести расследование и обращаться с подозреваемыми.

– Скажите, Югетт, чем занимался ваш муж? Она пожимает плечами.

– Он был генеральным представителем одной немецкой фирмы в Бельгии.

– А что он представлял? Платяные щетки или сдвоенные пулеметы?

– фотоаппараты. Фирма «Оптика» из Кельна. Слышали?

– Нет. Меня интересуют только фотографии красивых женщин, которые я покупаю в специализированных магазинах.

Она улыбается сквозь слезы.

– О, вы, французы...