Неприятности профессора Клюева

Среди научно-технического наследства милсуриан особо следует отметить создание универсальной навигационной системы (преимущественно внутригалактической), развитой сети межпространственных портов (МПП), нескольких крупных космических научно-исследовательский комплексов (КНИК) и многое другое».

Господи, чуть не в голос выругался Клюев, это уже называется навязчивая идея! Может, по возвращении переписать текст лекций? Угол зрения поменять, трактовку там некоторых событий откорректировать. Или вообще – отказаться от вводного курса. Что я аспирант какой-нибудь, вводный курс первокурсникам читать! Точно, вернусь – обязательно сбагрю эту чушь.

– А ведь мы были сильно уязвлены, когда милсуриане стали учить других, – голос у Валкиндата звучал глухо, – даже обижены, наверное. Не очень приятные воспоминания, – он тряхнул головой. – А, чего уж там, что было – то было. Слушайте, а давайте выпьем!

– За что?

– Да хоть за них, за милсуриан. Мир их праху, – он огляделся, отыскивая бокал, увидел осколки на полу террасы, смутился и вдруг зычно крикнул:

– Эй, как вас там? Толго? Да-да, если вас не затруднит, принесите нам с Клюевым чего-нибудь выпить. Вы, что предпочитаете?

– Воды, пожалуйста. Она в зелёном бокале.

– А знаете, Клюев, – многозначительно подмигнул Валкиндат, к которому уже вернулась прежняя самоуверенность, – я ведь в юности всерьёз увлекался милсурианской поэзией. Да-да! Представьте себе. Даже подражать пытался. Говорят, весьма недурно выходило. Особенно завораживала меня их декадентская философская лирика периода упадка. Вы что-нибудь помните из неизвестных авторов?

– Ну, в общих чертах, – Клюев решил не вдаваться в долгие объяснения.

– А напрасно. Там встречаются потрясающие вещи. Вот, например, – иглеанин пощёлкал пальцами, выбирая, – например, вот это:

В туманных бликах слабых освещений,

На сквозняках мерцающих минут

Мы – только тени прошлых воплощений,

Былых времён совсем не страшный суд.

В пространствах бездны, разумом нежадной,

Неторопливый оставляем след.

Другие мысли насладятся жатвой

На тех полях, где нас в помине нет.

Да полно вам! А были ли мы вовсе?

Какие мы носили имена?

Иль только сны к нам приходили в гости,

Иль только в снах судьба была видна?

Не полубоги и не полубесы,

Открыты всем, готовы ко всему…

– Мда. Что тут скажешь.

Читал Валкиндат превосходно. Плавные, завораживающие созвучия милсурианского языка, обрамлённые изящной рифмой, были наполнены и светлым чувством радости, и предчувствием неминуемого и скорого конца, и верой в одному автору известную вечность.

«Один из ярчайших образцов милсурианской декадентской поэзии периода упадка. Конец эпохи милсурианизма. Автор неизвестен» – привычно отметил Клюев.

– Что же вы остановились?

Валкиндат и Клюев с одинаковым недоумением посмотрели на незаметно подошедшего Толго.

– Что, простите?

– Ну, как же! – Толго поставил бокалы на столик. Даже из-под низко надвинутого капюшона было видно, как сверкают его большие, в пол лица, миндалевидные глаза. – А дальше?

И он заговорил. Нет, он пел! Пел песню поэта, канувшего в Лету много веков назад, поэта даже имя которого не сохранилось, пел так, что у Валкиндата отвисла челюсть, а Клюев снова почувствовал нехорошую боль в груди.

Не полубоги и не полубесы,

Открыты всем, готовы ко всему

Мы были помесь мудреца с повесой,

Мы не таились сердцу и уму.

Кем были и кем стали мы поныне?

В ком наша кровь и чья блуждает в нас?

Зерно ли, вдруг проросшее в пустыне,

Или напротив, вопиющий глас?

Без провожатых и оповещений

Уходим незаметно в никуда…

Мы только тени прошлых воплощений,

А тени исчезают без следа.

Не проронив ни звука, Валкиндат залпом выпил свой бокал и вышел.

– Простите, – понуро проговорил Толго, – влез в чужой разговор. Не надо было. Я пойду. Устал.

– Едят вас мухи, – растерянно и беззлобно выругался Клюев в след уходящему Толго, – и что же это должно означать?