Неприятности в клубе «Беллона»

— Спасибо огромное. Ты уверен, что можешь уделить минутку-другую?

— Конечно. Мне интересно твое мнение.

— Рад, что оно хоть кому-то еще нужно. А то я уж начинаю чувствовать себя пеликаном в пустыне.

— Брось! Я буду через десять минут.

— Разумеется, все химикалии и оборудование мы забрали, — пояснил Паркер, пропуская Уимзи в студию. — На самом-то деле смотреть здесь почти не на что.

— Ну, с химикатами ты сам управляйся. А я хотел взглянуть на книги и картины. Гм! Видишь ли, Чарльз, книги подобны панцирю омара. Мы окружаем себя томами, а потом вырастаем из книг и оставляем их позади — как напоминание о более ранних стадиях развития.

— Факт, — согласился Паркер. — У меня дома полно всяких книжек, оставшихся еще с школьных времен — теперь я к ним, конечно, и близко не подхожу. Тот же У.Дж. Локк — а ведь когда-то я перечитал все его труды. И Ле Кок, и Конан-Дойль, и прочие им подобные.

— А теперь вас занимает теология. А еще что?

— Ну, я частенько почитываю Гарди. А когда не слишком устаю, берусь за Генри Джеймса.

— Утонченное самокопание высоколобых эстетов. Гм… Ну что ж, к делу! Итак, начнем с полок у камина. Дороти Ричардсон, Вирджиния Вульф, Е.Б.С.Джонс, Мэй Синклер, Кэтрин Мансфилд — неплохая подборка современных писательниц, не так ли? Голсуорси. Ага. Ни Дж. Д.Бересфорда, ни Уэллса, ни Беннетта. О Господи, целая полка Д.Г.Лоуренса! Интересно, часто ли мисс Дорланд его читает?

Уимзи вытащил наугад томик с заголовком «Влюбленные женщины», полистал и снова захлопнул.

— С пылью тут не слишком рьяно борются, верно? Но книги, безусловно, почитывают. Комптон Макензи, Сторм Джеймсон… ага, ясно.

— А вот здесь всякая медицинская литература.

— Ого! Несколько учебников… основы химии. А что это там завалилось за шкаф? Неужто Луи Берман? «Уравнение личности». А вот еще «Почему мы ведем себя как человеческие существа». Эссе Джулиана Хаксли. Я наблюдаю ярко выраженное стремление к самообразованию, а вы?

— В наше время девушки поголовно им одержимы.

— Да — но хорошо ли это? Ага!

— Что такое?

— Вот здесь, у кушетки. Полагаю, здесь представлен последний из панцирей. Остин Фриман, Остин Фриман, Остин Фриман — черт побери, она, должно быть, закупила его оптом! «Сквозь стену» — кстати, Чарльз, неплохой детектив… здесь все о допросах третьей степени… Изабель Острандер… три тома Эдгара Уоллеса… да девица просто упивается криминалистикой!

— Меня это не удивляет, — с нажимом произнес Паркер. — Этот тип, Фриман — у него же полным-полно сюжетов про отравления, завещания и вопросы наследования, разве нет?

— Именно, — Уимзи взвесил на ладони «Безмолвного свидетеля» и снова отложил книгу. — Вот здесь, например, говорится об одном парне, который порешил кого-то — и запихнул в холодильник, выжидая удобного момента избавиться от трупа. Просто бестселлер для Роберта Фентимана!

Паркер усмехнулся.

— Для обычного преступника это чересчур заумно. Но я бы сказал, что люди и впрямь черпают идеи из подобных книг. Не хочешь ли взглянуть на картины? Они просто кошмарны.

— Не пытайся смягчить удар. Начни с самой худшей… О Господи!

— Да, мне от нее просто плохо становится, — признался Паркер. — Но я думал — вдруг это недостаток художественного образования сказывается?

— Нет, это сказывается твой врожденный вкус. Цвета гнусные, а техника рисунка еще гнуснее.

— А кого в наше время волнует техника?

— Ах, но ведь есть же разница между человеком, который может рисовать нормально, но не хочет, и человеком, который к рисованию вообще не способен. Ладно, давайте взглянем на остальное.

Паркер демонстрировал картину за картиной; Уимзи бегло оглядывал каждую и брался за следующую.

— Перед нами, — произнес Уимзи, вертя в руках палитру и кисть, подобранные минутой раньше, — полотна полнейшей бездарности, которая, тем не менее, пытается подражать манере весьма передовой школы. Кстати, ты, конечно, заметил, что в течение последних нескольких дней мисс Дорланд рисовала — а потом вдруг все бросила, преисполнившись внезапного отвращения к живописи. Палитра вся в краске, а кисти так и остались стоять в скипидаре, причем вот-вот окончательно испортятся: кончики-то уже изогнулись. Пожалуй, это наводит на определенные мысли. Я… Одну минуточку! Покажи-ка мне эту картину еще раз!

Паркер выставил вперед портрет косоглазого мужчины с болезненной желтоватой кожей; об этом полотне детектив уже поминал.

— Поставь-ка на мольберт. Очень, очень любопытно. Видишь ли, все прочие картины — лишь плод подражания чужому искусству, в то время как эта — попытка подражать природе. Почему? Картина весьма скверная, но ведь предназначалась же для кого-то! И над ней немало поработали. Что же вдохновляло мисс Дорланд?

— Ну, уж никак не красота этого типа!

— Нет? Но ведь должна же быть какая-то причина! Вот Данте — ты, должно быть, помнишь, — однажды нарисовал ангела. Знаешь этот лимерик насчет старика из Хартума?

— А что он сделал?

— Держал у себя в комнате двух паршивых овец. По его словам, овцы напоминали ему покойных друзей; только сам он уже позабыл, кого именно.