Неприятности в старшей школе

Согнув ноги в коленях, я прижимаюсь лбом к полу.

Мое тело трясется от пробирающей меня дрожи, и я снова хватаю ртом воздух.

Две руки обнимают меня, что-то накрывает мою спину, руки смыкаются вокруг колен.

Виктория ложится у меня за спиной, полностью одетая, и шепчет мне в ухо то, что, по моим представлениям, мама шептала бы своему ребенку. Постепенно мои легкие раскрываются, и я закрываю глаза.

Хотя по иронии закрыть глаза – значит подвергнуть себя риску.

Демоны обожают играть в темноте.

* * *

Виктория сворачивает косяк, пока я расчесываю волосы, глядя в окно.

Рэйвен Брейшо.

Какого хрена.

Донли, этот ублюдок, тщательно подбирал слова и специально «проговорился» про их беседу с Ролландом. Ролланд, который только сегодня просил своих сыновей никому ничего не говорить, сказал им, что не сможет быть на игре, так как не хочет, чтобы Грейвен узнал о том, что его выпустили.

Худшая часть всего этого? Я верю Донли. Я думаю, что он на самом деле разговаривал с Ролландом.

И что же это говорит о папочке Брей?

Я хмурюсь. Парни не поймут.

Мое внимание привлекает вспышка зажигалки, и я оборачиваюсь к Виктории, обнаруживая, что она наблюдает за мной.

– Готово.

– Прикуривай.

Она фыркает, но подчиняется, и я опускаюсь рядом с ней.

– Помнишь, какую информацию о Брейшо ты вывалила на меня?

– Не говори об этом, Рэйвен.

– Это была правда. Они словно Робин Гуды, которые ничего не крадут. Темные рыцари в Диоре.

Она фыркает, и я смеюсь.

– Я прочитала название на одеколоне Ройса.

Мы обе смеемся.

– Тебе здесь нравится? – спрашивает она, передавая мне косяк.

Я глубоко затягиваюсь и кашляю, выдыхая. Я прочищаю горло.

– Они мне нравятся, – отвечаю я. – Но…

– Тебя это также пугает?

Я поднимаю взгляд к куполообразному потолку.

– Я не понимаю этого. Они делают меня сильнее, но эта сила одновременно кажется слабостью.

С каждым скинутым грузом прибавляется новая ноша.

– Непросто доверять людям, когда ты этого не умеешь, – бормочет Виктория.

– Да, но как кто-то больше и смелее меня может казаться ошибкой?

– Потому что, Рэй, как ты говорила с самого начала, ты хотела сбежать от мира, спрятаться в твоем собственном углу, когда время пришло. – Мы поворачиваем головы на матрасе, чтобы посмотреть друг на друга. – Я полагаю, теперь это почти невозможно, да?

– Я бы никогда не смогла уйти от него. Я никогда бы не смогла уйти от любого из них.

– А что насчет него? Как думаешь, он может бросить тебя?

– Нет, – честно отвечаю я, возможно, чуточку чересчур уверенно.

Она печально улыбается.

– Тогда прими этот мир таким, какой он есть.

– И какой же он?

– Это мужской мир, а мы просто куклы, которых они готовят по пути… – она замолкает, и в ее голосе звучит такая убежденность, что я задумываюсь, может, она тоже запуталась.

Я снова смотрю на потолок, наблюдая, как дым, который она выдыхает, поднимается и растворяется в воздухе.

У меня в голове вспыхивает картинка из лимузина: я, лежащая перед ними с раздвинутыми ногами, с открытой для их взглядов вагиной.

Сегодня я была куклой, это правда.

Но опять, почему? И что имел в виду доктор, когда говорил, что «сейчас оказался в крайне затруднительном положении»? Он знал, что ему предстоит сделать, еще до того, как я попала в лимузин. Должен был знать, иначе при нем не было бы всех необходимых инструментов. Так что же вдруг заставило его усомниться в своих действиях?

Глубоко вздохнув, я говорю ей:

– Ролланд Брейшо вернулся домой.

Она ничего не отвечает, и я перевожу взгляд на нее.

Она сердито косится на меня.

– И зачем ты мне это сказала? Я же говорила тебе, мне не нужно никаких доказательств в том, что касается их. Лучше… безопаснее ничего не знать.

Я пожимаю плечами:

– Ты бы все равно скоро узнала.

Она минуту колеблется, а потом спрашивает:

– Ты с ним встречалась?

Я фыркаю, отводя взгляд.

– Ага, встречалась.

Тринадцать лет назад.

– Обалдеть.

– И становится все обалденнее. – Я встаю, поднимаю с пола свои джинсы и сую руку в карман.

Кидаю ей смятую бумажку.

Она смотрит на нее, потом медленно качает головой.

– Просто открой.

– Скажи мне, что там, не хочу смотреть.

– Кончай быть такой размазней, – рявкаю я. – Ты мне не поверишь, пока не увидишь сама.

Ее глаза сужаются.

– Давай проверим.

– Судя по всему, моя мать – Брейшо по крови.

У нее отвисает челюсть.

Я приподнимаю брови.

– Ну, я же говорила.

Она открывает конверт.

Мэддок

– Нам надо подняться туда, – я смотрю на своих братьев.

– Нам не надо туда подниматься, – хмурится Кэп.

– Нам надо подняться туда… голыми, – Ройс расплывается в пьяной улыбке.

Мы все хохочем, откидываясь на спинки стульев.

В следующую минуту на лестнице появляется Виктория. Она замедляет шаг, заметив нас троих, развалившихся на стульях и пристально наблюдающими за ней.

– Что она делает? – спрашивает Ройс.

– Ждет меня, – отвечает она и направляется прямо к нам.

Она поднимает нашу полупустую бутылку и идет обратно к лестнице.

– И все? Мы не получим никакой любви? – хохочет Ройс, и Кэп шлепает его. – Может, хотя бы стопки возьмешь?

– Не-а! – кричит она, скрываясь из виду.