Неприкаянная. Исповедь внебрачной дочери Ингмара Бергмана

Отец говорил, что на семидесятилетие он пригласит еще и всех своих жен, и тех, кто родил ему детей, и женщин, которые никого ему не родили и женами не были, но все равно сыграли важную роль в его жизни. Интересно, как таких вообще назвать? Однако сейчас ему исполнялось шестьдесят, а не семьдесят, и девочка сидела на коричневой скамейке и ждала своих братьев и сестер, а на следующий день, во время торжества, отец задумал сфотографироваться с цветочным венком на голове, вместе с Ингрид и детьми. Девочка повернулась и, посмотрев на дорогу, почесала ногу. Отец говорил, что первый комариный укус – приятный, волдырь вскакивает на коже, такой бело-розовый, и кричит: «Почеши меня, почеши меня!» А вот когда укусов много, это уже неприятно, кожа воспаляется, укусы больше ничего не кричат, звуков в них не остается, а зуд мешает спать по ночам. Когда девочка услышала гул двигателя, она было вскочила, но тут же плюхнулась обратно на скамейку. Едут. Едут! Она огляделась. Где же все? «Папа! Ингрид! Даниэль! Мария! Идите сюда! Едут!» Действительно, во двор заехала первая машина, потом еще одна и еще, а из машин выходили молодые девушки и мужчины, девочкины сестры и братья и их возлюбленные, и во дворе стало тесно от чемоданов, и шелковых шарфов, и красных губ, и смеха, и широких брюк, и волос и голосов. Где ж отец? Вышел ли он вообще их встречать, когда они все приехали, или спрятался у себя в кабинете? Какая разница? Он был всего лишь стариком, которого вечно беспокоит желудок и который терпеть не может гостей. «Надо же! Это моя маленькая семья!» Людей во дворе прибавлялось. Девочка засмеялась. Нет, это не маленькая семья – она большая. Смотрите – вон Ян, самый старший и умный, у него уже жена и дети. А вон та девушка живет в Лондоне, и улыбается она, словно кинозвезда. А вот этот – летчик. Девочка знала, что один из ее братьев – летчик и каждую неделю летает через Атлантический океан. Он из них самый высокий, она поняла это, едва его увидев. Он огляделся, а заметив ее, поставил чемодан и распахнул объятия, высоченный и стройный, она такого красивого мужчину еще в жизни не видела, а ведь она, несмотря на возраст, довольно много мужчин уже успела повидать, и она побежала к нему, а он подхватил ее и закружил в воздухе, так быстро, что она чуть не задохнулась, но не задохнулась, а медленно, будто под водой, открыла глаза и оттуда, сверху, увидела не только весь Хаммарс с его полянками, и овцами, которых островитяне называли ягнятами независимо от возраста, и старыми хуторами, нет, она увидела весь Форё, от известнякового карьера на Норсхолмене до английского кладбища к югу от Дэмбы и до песчаных дюн на Уллахау, про которые говорили, что зимой там можно кататься на санках. Она увидела магазинчик «Консум» возле церкви и пляжи у Судерсада, Экевикена и Норста-Аурар, увидела снопы рядом с Лангхаммарсом и Дигерхувудом, и когда ей показалось, что он вот-вот поставит ее на землю, руки у него вдруг отросли еще сильнее, и она взлетела еще выше в воздух и увидела все море, и горизонт, и где-то вдали – железный занавес, из-за которого ни за что не выбраться, если не повезет и случайно попадешь на ту сторону.

Наполовину брат и наполовину сестра. Будто бы не по-настоящему. Наполовину рожденные, наполовину живущие, наполовину забытые, наполовину запомнившиеся – призрачные дети, растворившиеся в кустах сирени или ушедшие сточной водой сквозь скотную решетку. Вечером на Дэмбе был праздник, и девочка танцевала и кружилась, так что одежду едва не сорвало.

Отец подарил ей зеленый разлинованный блокнот и сказал, что ей непременно нужно вести дневник. Ее старшая сестра Мария каждый день ведет дневник, а начала она, когда лет ей было меньше, чем сейчас девочке. Если девочка не станет вести дневник – сказал отец, она все забудет. Но девочке ничего не хотелось записывать в дневнике. Вместо этого она придумала секретный язык и исписала зеленый блокнот непонятными словами и табличками. «Ивоефо ккиттфсс й томб». Карты она тоже рисовала. Сотни карт. На многих из них она изобразила остров Форё. О масштабах она не особо тревожилась, границы же намного важнее. Рядом с коричневой скамейкой был велосипедный сарай, а за сараем начинался лес с тремя протоптанными в нем тропинками. Одна вела к морю, вторая – к небольшой избушке в чаще, а третья – к поляне или лугу, на котором отец со временем выстроил новый дом.

На новый дом – все дома у отца имели собственное имя, и этот назывался Энген – у отца был план: там они с Ингрид будут жить, когда состарятся. В Хаммарсе они станут жить летом, а в Энгене – зимой. «Иногда, – говорил он, – с моря тут так дует, что спать в Хаммарсе совершенно невозможно». Значит, спать он будет в другом месте. И Ингрид тоже. Вот только Ингрид умерла, и отец остался с разбитым сердцем.