Неприкаянная. Исповедь внебрачной дочери Ингмара Бергмана

Дорогая моя крошка. Сегодня, в день твоих крестин, я думаю о тебе больше, чем обычно, и я волнуюсь, что во время церемонии ты испугаешься и потеряешь терпение, поэтому я и пишу тебе. До сих пор ты и твоя мама – единое целое, и весь остальной мир если и представляет для тебя интерес, то остается непонятным. Однако могу тебе рассказать, что всего несколько месяцев назад ты, маленькая и хмурая, прижималась к моим ногам и думала, что я, несмотря ни на что, твой папа… На фотографиях ты кажешься очень сильной и жизнерадостной, временами – вылитый генерал, только что отдавший приказ. Мне нравится на тебя смотреть, потому что ты уже выглядишь как маленький человек, а не как расплывшийся младенец. У меня складывается ощущение, что однажды мы с тобой научимся понимать друг друга. У нас появится что-то общее, не поддающееся определению, но, думаю, ты сможешь оказывать довольно ощутимое сопротивление существованию, и это хорошо.

У девочки не было сил выслушивать рассказы матери о том, как сложно отыскать священника, который согласился бы провести обряд. И уж совсем тяжело было слушать разглагольствования о том, какой хороший и добрый этот священник, ведь он сказал «да», когда все остальные отказались.

Девочка слушала их вполуха, но я примерно представляю себе, как все происходило: мать и бабушка, элегантная, румяная и на высоких каблуках. Священник – тот самый, что проявил доброту и отзывчивость, согласившись, хотя все остальные отказались. Девочка сама шагает к купели. На ней национальный костюм.

Ее нарекли Карин Беатой. Ей подарили два женских имени. Первое выбрал отец, второе – мать. Но ни одним из этих имен ее не называли, никто не звал ее ни Карин, ни Беатой, и никто не звал ее Карин Беатой. Когда она выросла, то вспоминала об этих именах лишь в торжественных случаях, например, при заключении брака или его расторжении. Эти имена – словно праздничный сервиз. В повседневной жизни ее называют иначе.

ОН Как диктофон, работает?

ОНА Да, работает.

ОН (недоверчиво). Правда?

ОНА Работает, как ему и полагается.

ОН Вон оно как…

ОНА Понимаешь, продавец сказал, что этот прибор очень тонкий.

ОН Тонкий?

ОНА Да, и чувствительный.

ОН Ясно…

ОНА Это такой маленький приборчик.

ОН Ну да.

ОНА Но все записи у меня сохраняются, я проверила (здесь она лжет), а потом я все перенесу на бумагу. И надо будет решить, как дальше работать.

ОН Что ты сейчас сказала?

ОНА Как дальше работать.

ОН А, понятно.

ОНА Как ты себя сегодня чувствуешь?

ОН Я только что проснулся от чудесного сна… Я сидел в кабинете и слушал музыку, на меня навалилась усталость, и я спросил девушек… тех, что здесь работают, они приходят и уходят, ты же знаешь… спросил, где мне можно прилечь, и они сказали, что я могу прилечь на кровать. Они сняли с меня обувь, укрыли пледом и задернули шторы. Я в одночасье заснул. А сейчас я здесь.

ОНА Судя по тебе, ты выспался.

ОН Что-что?

ОНА Ты, похоже, неплохо отдохнул.

ОН Да, я и чувствую себя неплохо…

ОНА Готов к вечеринке?

Оба смеются.

ОН Нет, но, по-моему, у нас с тобой выходят довольно милые беседы… Хочешь пастилку?

Он встряхивает коробочкой пастилок.

ОН (неуверенно). Ничего, что мы тут сидим и…

ОНА Сидим тут и что?

ОН Сидим и жуем пастилки?

ОНА Но мы же можем поступать, как нам заблагорассудится.

ОН Нет, так нельзя.

ОНА Ты считаешь, что нельзя нам поступать так, как мы захотим?

ОН Тебе можно, а мне нет.

ОНА Тебе нельзя делать то, что захочется?

ОН Нет, я должен… Я должен вести себя правильно. Я же объект интервью.

ОНА Да, это верно. Тебе надо вести себя подобающим образом.

ОН (берет ее за руку). У тебя холодная рука.

ОНА Да, рука у меня холодная.

ОН Ты не заболела?

ОНА Нет, конечно! Я просто только что помыла руки холодной водой.

Тишина.

ОНА И к тому же при простуде руки горячие – в смысле если заболел.

ОН Бывает, что когда болеешь, руки холодные.

ОНА Да, разумеется.

ОН Хм.

ОНА Но я не заболела.

Он наклоняется и прижимается лбом к ее лбу.

ОН У тебя нос горячий.

ОНА А у тебя вчера нос был холодный.

ОН О чем уж мы говорили?