Неприкаянные

У Меджи вздрогнуло сердце. Он тяжело вздохнул. Стало быть, они ничего не знают. Смотритель им не сказал. Сказать сейчас? Или не говорить, пусть сами как-нибудь узнают. Он лежал на спине и думал.

— Разве вы не слыхали? — невольно вырвалось у него.

— Про что? — Это был голос Чеге.

— Про Майну.

— Ну? Женился он наконец на этой жирной корове?

Меджа покачал головой.

— Работу нашел? — спросил Чеге.

В камере засмеялись.

— Не угадал, — сказал Нгуги. — Я знаю. Его избрали на важный пост. Теперь он — его величество мэр города Шенти-ленда.

Арестанты захохотали. Шенти-ленд переименован в город! Город в городе. С собственным гербом. И Майна, главный прохвост в городе прохвостов, избран его мэром.

Скоро они заметили, что Меджа не смеется вместе с ними, а лежит на спине и с грустью смотрит на лампочку на потолке. Его большие глаза блестели от слез. Арестанты перестали смеяться и, сев на своих матрасах, стали молча наблюдать за ним. Еще ни разу им не приходилось видеть Меджу плачущим. Такие, как Меджа, из-за пустяков не плачут.

— Он помер? — спросил Ругуару сдавленным голосом. — Все-таки удавился?

— Нет, Майна не удавился. — Меджа старался говорить спокойно. — Не такой он человек. Он домой отправился, хотя и клялся, что ни за что туда не воротится. Из-за меня пошел и убил там двоих.

— Кто они были?

— Муж и жопа. Об этом в газетах писали. Его арестовали на другой день утром в пятнадцати милях от деревни. Весь грязный и в крови… Отчаянный.

Наступила мертвая тишина. И люди, и стены камеры, и даже тусклая лампочка, казалось, застыли от потрясения.

— Зачем он это сделал? Он же не убийца.

Меджа вздохнул.

— Верно, что не убийца. Он пока пи в чем не сознался. Не в состоянии. Потерял и память и голос. Полиция слова не может из него вытянуть. Газеты писали, что он сумасшедший.

— Сумасшедший?

— Так объявили в газетах.

Арестанты снова легли и, погруженные каждый в свои мысли, уставились в потолок.

— Его повесят? — спросил Нгуги.

— Не знаю.

— Сумасшедших не вешают, — помолчав, сказал Нгуги.

— Майна не сумасшедший, — тихо возразил Меджа.

Арестанты вопросительно посмотрели на него.

— Тогда почему же он убил их? — спросил Ругуару.

Меджа задумался. В самом деле, что толкнуло его на убийство?

— Не знаю. Уверен только, что Майна сделал это не нарочно. Ручаюсь. Я много лет его знаю. Чуть ли не со школьной скамьи, с того времени, как мы вместе ели из мусорных баков и… — Меджа вспомнил свои скитания по задворкам, вспомнил тот злополучный сверток, из-за которого он попал под машину. — Майна ничего так не желал, как жить честно. Предпочитал отбросами питаться, а не воровать. Уж я-то его знаю. Не может он взять да и убить человека. Такой и муху не обидит. Как он в преступники попал, ума не приложу. Ей-богу, не понимаю. Когда мы дружили, у нас и в мыслях этого не было. И вот… — Меджа покачал головой, по лицу его текли слезы. — Почему с ним это случилось? Говорят, у каждого своя судьба. Так ли это?

Камера молчала. Арестанты, подавленные рассказом Меджи, не нашлись, что сказать ему в утешение. Им хотелось поскорее уснуть и забыть только что услышанную историю. Но как забудешь? Майны сего солеными шутками им всегда будет недоставать. Навсегда останется в их памяти его веселое улыбчивое лицо. Скучно, очень скучно будет в девятой камере без Майны.

Меджа лежал и думал о своем друге, вспоминая, как они делили с ним радости и невзгоды, как весело им было вместе и на узких, грязных улочках города, и в белой тюремной камере с тусклой лампочкой на потолке. Он боялся признаться себе, по где-то в глубине изболевшейся души он чувствовал угрызения совести. Уж не потому ли Майна пошел на убийство, что он выгнал его тогда из Шенти-ленда? При этой мысли Меджа задрожал. Он хотел надеяться, что его друг избежит виселицы, хотя понимал, что для такого человека, как Майна, надежды на спасение нет. Не видать Майне больше свободы, которую он ценил превыше всего. Дни свои ему суждено закончить в мрачном доме казней.

В камере послышалось сопение спящих.

— Спокойной ночи, Меджа, — сказал Нгуги.

Меджа пробормотал что-то в ответ и вспомнил, как они жили с Майной на ферме и как тот, ложась спать, по обыкновению, желал ему веселых кошмаров. Хорошие были времена. Ничего бы Меджа не пожалел, лишь бы услышать сейчас те же слова, тот же веселый голос друга. Ради того, чтобы Майна снова был здесь, в девятой камере, а не в одиночной камере смертника, он готов был на любую жертву.

— Меджа! — позвал Чеге. — А ты правду сказал нам про Майну?

Меджа судорожно вздохнул.

— В газетах читал. И фото его было.

— А может, ты спутал его с кем-нибудь?

— Нет. Я же хорошо его знаю.

Наступила короткая пауза.

— А он… Он похож на сумасшедшего?

— Нет. На сумасшедшего он не походил. Он был такой, как всегда.

— Его повесят?

— Я же сказал, что не знаю.

Чеге тяжело вздохнул.

— Майна — мой лучший друг. Мы с ним вместе попали в эту камеру. Любил я его. Очень. — Чеге повернулся на бок и надвинул на голову одеяло. Медже показалось, что он плачет.