Неприкаянные

У перил моста Риальто уже стоят любители рано вставать и щелкают фотоаппаратами. Я останавливаюсь, перевожу дух. Внизу подо мной гондольер, лавируя между средствами общественного транспорта, пытается переехать на другую сторону Большого канала. Рита ни разу не села в гондолу. Ей неинтересно смотреть с точки зрения крысы, сказала она Марианне. На самом деле она хотела, чтобы ее считали венецианкой, а венецианцы не садятся в гондолы. Она себе это запретила, не проявляла любопытства, зато любила переезжать канал на гондолообразных паромах трагетти, где даже при большой волне могла твердо стоять на ногах и с усталой улыбкой взирать на тех, кто боязливо искал опоры или даже садился. А сколько времени училась она произносить раскатистое «р», которое при малейшем волнении предательски соскальзывало назад. Ее неуверенность была так велика, что в обществе она предпочитала представляться под фамилией мужа — Вианелло.

На улице Сан-Джованни-Кризостомо тем временем началось оживление; катера, что ходят на острова и обратно, а в городе причаливают к Фондамента-Нуове, расходятся только на Кампо-Сан-Бартоломео. Там, где я ожидал найти книжный магазин, теперь продают скатерти, галстуки и платки. Мне надо быстренько купить какой-нибудь подарок Марии, дабы оправдать мою утреннюю прогулку. Приподнимая уголки сложенного шарфа, я вдруг пугаюсь: ведь Эннио плевал в меня, но в лицо не попал.

Поскорее, пожалуйста, одного листа бумаги достаточно. У меня через час поезд.

Я сворачиваю в переулок, голубая полоска неба надо мной становится все светлее. Чуть было не забыл самое главное — Денцель непременно включил бы этот случай в свой набор анекдотов; в ближайшем киоске я спрашиваю газеты — ежедневную и еженедельник, ищу на первой странице местного издания имена победителей: Золотого Льва разделили ex aequo^[15] молодые неизвестные авторы с Тайваня и из Македонии. Амелио пришлось удовольствоваться премией за режиссуру. Победа уравнительной справедливости.

Где ты был? У нее вытягивается лицо, брови лезут вверх, выражая упрек. Нашел ты его? Я достаю сверток с платком, протягиваю ей через стол. Пока она возится, разворачивая бумагу, я справляюсь со своим голосом и сообщаю как бы невзначай: он уехал из города. Говорят.

4

Вот почему Антон жмется по углам в винном магазине и приглядывает за мной. Что-нибудь не так? Нет, нет. Я просто устал. Где Джулиано? Вот почему он заставил меня рассказывать — чтобы сам он мог молчать, чтобы ему не пришлось врать. Он еще ребенком умел изворачиваться, все сваливать на случайности. Если он куда-то лазил и порвал рубашку, то устраивал на кухне целый спектакль, передразнивал соседа, страдавшего дефектом речи, или красил майских жуков в белый цвет и уверял, будто это пчелиные матки. Он без конца спрашивал и спрашивал, а когда не мог придумать новых вопросов, то перескакивал с одного на другое и так всех запутывал, что под конец уже никто не понимал, о чем речь. Отклонение, сказал он по какому-то поводу, это щадящий маневр, щадящий душу.

Майя подала на развод и отказывается от ребенка. И надо же, как раз сейчас Ханс Петер совсем один, его замужняя подруга нашла себе другого, помоложе. Он укоризненно посмотрел на меня. Петер — это табу. Петера он сознательно не берет в расчет. Большими глотками он допил свой «шильхер» и взглянул на меня так, словно опять хотел спросить, как я представляю себе свое будущее.

Наша мать будущего не видела, она видела только то, что ей еще предстояло сделать, мысленно снимала занавеси, обирала со стен паутину, соскребала шпателем отслоившуюся штукатурку и сразу после этого хорошенько мыла пол. Мне хватает того, думает Рита, что у меня появилось это чувство — чувство, что на меня надвигается нечто новое; мне довольно одного этого возбуждения, этого начала всего и ничего, того, что я затеваю, что вижу перед собой.

Он побывал там. Вот в чем дело, а не в его тайном желании, чтобы я вернулась. Отец — это не тема для разговора, сказал он. Пора мне наконец купить автоответчик, тогда я буду избавлена от причитаний Иоганны.

Антон не страдает, он записывает. То, что он записывает, прочно вписывается в меня, заставляет ломать голову.

Он помучил меня, заставил подергаться. Вместо того чтобы наконец-то рассказать про Эннио, он отошел от телефона взять сигарету. Сестра Марии ищет комнату. Она застигла свою квартирную хозяйку, когда та выуживала у нее из мусорной корзины ценники на купленные вещи и подсчитывала ее расходы.

До чего же я зависела от его слов. Если бы мы сидели сейчас друг против друга, он бы у меня не отвертелся — описал бы мне каждый день, выложил все, что помнил, час за часом. А так он вынудил меня крепко держать трубку, дышать в нее и ждать. На кухне засвистел чайник, я к нему не побежала, даже когда он постукиванием дал знать, что выключается, и продолжала сидеть у телефона, полная страха, надежды и подозрений.

Я годами не могла туда съездить, расчленяла свою тоску на отдельные порции. Едва не погибла от собственных претензий. От них в том числе. Прежде всего от них.