Неприкаянные

Спохватываюсь, что надо позвонить Шкуратову и включаю сотовую связь.

– Почему вы поплыли без меня?! – ревет в трубку оперативник. – Немедленно поднимитесь в рубку и сообщите мне координаты!

– Д-да, хорошо…

Я бегу в рубку. Дрожащим голосом передаю ему координаты.

–Скоро будем, – рявкает он.

Я бросаюсь обратно к корме. Андрей и его отец уже выбираются на берег. Я вижу, как Андрей дергает поручни поврежденной лестницы, пробуя ее на прочность. Задирает голову вверх, проверяя, не сорвется ли случайный камень.

Один за другим, они с отцом взбираются наверх по лестнице и исчезают за лавочкой в саду. Я смотрю им вслед с тревогой и страхом. Кажется, мое сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Мысленно я умоляю Андрея и его отца только об одном – вернуться обратно на катер целыми и невредимыми.

Глава 20. Афинский

Жутко неудобно ходить по земле босиком и в мокрых плавках. Но моя душа мечется от отчаяния. Наконец я в том месте, где от нас прятали Дину. В месте, где она провела последний год своей жизни, и где выносила своего мальчика.

Лавочка у спуска к небольшой полосе пляжа, цветущий яблоневый сад… если бы это место попалось мне на глаза просто так, я бы подумал, что это – рай на земле. Но нет. Сейчас для меня это ад.

Я задираю голову наверх. Надстроенная мансарда пылает ярким пламенем. Не дожидаясь отца, я бегу к входной двери. Как странно, она не заперта. Как будто кто-то ждал гостей.

– Андрей, подожди меня! – слышу голос отца за спиной.

– Нет, пап! Я пойду один! Я должен убедиться, что в доме никого нет!

Не дожидаясь ответа, я врываюсь в помещение. Все вокруг заполнено сизым дымом.

Судя по всему, я попал на кухню. За ней роскошная столовая в белоснежных тонах. Окна в пол с видом на бухту. И белоснежная лестница на второй этаж. Все заволокло дымом. Я бегу через просторный холл, распахиваю одну за другой двери и не своим голосом зову Эрика.

– Эрик! Эри-и-ик!

      Нигде ничего нет. Нет вещей, нет предметов, используемых в быту. Везде пусто. Такое ощущение, что здесь никогда никто не жил. Или съехал, забрав с собой вещи.

Глаза слезятся от дыма. Становится жарко, и совсем нечем дышать.

Я взбегаю на второй этаж, толкаю плечом дверь.

Все пылает. Пылают вещи в шкафу, пылает круглая кровать. Огонь очень быстро пожирает пространство. Отец прав, мансарда надстроена из легковоспламеняющихся материалов.

Заглядываю в ванную, там тоже пусто. Понимаю, что надо уходить, иначе обрушатся перекрытия. И тут под ногами замечаю фотокарточку, сделанную на полароид. С одного конца она обгорела, а с другого нет. Я поднимаю ее с пола и быстро выхожу. Дышать уже почти невозможно.

Сбегаю вниз по лестнице, и слышу, как за спиной обрушивается дверь. Она падает на ступени, и я едва успеваю перемахнуть через перила. Перед глазами все плывет. Надо выбраться на улицу, иначе можно потерять сознание.

Я вырываюсь из горящего дома и наталкиваюсь на отца.

– Кого ты искал, Андрей? – с беспокойством заглядывает мне в глаза он.

У меня в руке обгоревшая фотография.

Я смотрю на фотографию. На ней Дина. У нее на руках грудной ребенок. На обратной стороне подпись: «Дина и Эрик». И дата пятилетней давности.

– Эрика… – бормочу я, и чувствую, как горло сжимают спазмы.

Отец выхватывает у меня из рук фотографию и медленно опускается на лавочку у спуска. Его руки дрожат.

–Он… держал ее здесь с ребенком?

–Похоже, что так, – киваю я. – Место, где были вещи Дины, подожгли специально. Чтобы не оставить никаких следов…

Я чувствую дикое отчаяние. По лицу против воли катятся слезы, и я не могу их остановить. Пинаю ногой камни, и они летят вниз. Сжимаю кулаки от бессилия. Осознание того, что Дина была так близко, а мы ее не нашли, сводит меня с ума.

Вдалеке слышна пожарная сирена.

– Пошли отсюда, па, – растирая слезы по колючим щекам, кивком головы зову отца за собой я.

– Как же… как же так… – бормочет отец.

Я вижу беспомощность и горе в его глазах. У меня тоже нет сил уйти. Такое чувство, что Дина все еще здесь, среди нас, а мы ничем не можем ей помочь.

– Феликс сбежал. Он увез ребенка с собой, – втягивая грудью задымленный воздух, поясняю я.

Отец молчит. Смотрит на фотографию дочери и внука и у него трясутся плечи.

– Пап, как ты себя чувствуешь?

– Как может чувствовать себя отец, потерявший любимую младшую дочь и оказавшийся на месте ее похищения? Как будто я вернулся на пять лет назад…

Он прижимает фотографию к груди.

– Я не могу плыть с тобой, Андрей. Фотография размокнет, и тогда я потеряю последнюю связь с Диной. Прости. Я дождусь службу спасения или твоего Шкуратова. Мы с ним тоже давние знакомые. Он одолжит мне плед и отвезет домой.

– Не говори маме про Эрика, – прошу я. – Она не выдержит.

– Не скажу, – вздыхает он.

Я порывисто прижимаю его к себе.

– Плыви к Тасе, Андрюша. Тася твое настоящее. А мне позволь остаться здесь со своими воспоминаниями. Я не могу уйти так быстро. Мне надо попрощаться с дочерью.

– Хорошо…

При мысли о Тасе мне становится немного легче. Милая, добрая Тася. Какое же счастье, что Бог сохранил ее нам.

Я подхожу к спуску. Оборачиваюсь.

– Пап, мы его найдем. Мы отыщем Эрика.