Неприкаянные

— Может, он приходил прочесть нам лекцию на эту тему, — предположил Майна. — Надо объяснить ему, что мы устали слушать его дурацкие советы.

— Одиноко ему, наверно, — сказал Меджа. — Хочется поболтать с кем-нибудь. Что делать, если, кроме нас, не нашлось у него собеседников.

— В другой раз пусть платит мне, если хочет, чтоб я его слушал. Уж больно умен. Сам-то дерет с нас деньги за каждый пустяк.

— Как ты думаешь, есть у него семья, дети? — спросил Меджа.

— Вряд ли. Он, наверное, всю жизнь был занят стряпней для чьей-нибудь супруги, а о том, чтобы обзавестись собственной женой, некогда было подумать. Странный человек — даже детей не любит. Это ведь он прогнал малышей, которые каждый вечер после ужина вертелись около кухни.

— Разве?

— Да. Когда-нибудь я еще поинтересуюсь, почему он это сделал.

Наступило долгое молчание. Меджа начал размеренно сопеть.

— Меджа! — позвал Майна.

— Да?

— Ты думаешь, мы со временем станем взрослыми и у пас будут жены и дети?

— Не знаю.

— И я не знаю.

Снова долгая пауза.

— Меджа!

— Ну, что еще?

— У тебя была когда-нибудь девушка?

— У меня три сестры.

— Я не об этом. Девушка. Ну, подружка.

— А что? — Меджа уже не дремал.

— Ничего. Была?

— Нет, — солгал Меджа. — А у тебя?

Майна ответил не сразу.

— Была. — Он вздохнул. — Знал я одну девушку. Толстушка такая. Мы гуляли. С ней мне было хорошо. В школе я писал ей записки, потом стали прогуливаться вместе. Веселое было время. Мы очень дружили, Меджа. А сейчас она, наверно, на меня даже и не взглянула бы. Да и я не стал бы с нею встречаться. — Майна снова вздохнул. — Ты меня слушаешь, Меджа?

— Да, — ответил Меджа, вспоминая собственные детские увлечения.

— Мы много мечтали вместе. Я обещал написать ей, как только устроюсь на службу. И тогда сбудутся ее мечты. Но сейчас об этом нечего и думать. Никогда наши мечты не сбудутся. Мы…

— Ладно, спи, — сказал Меджа.

— Тебе не интересно?

— Нет.

— В общем, ты прав, Меджа. Нет смысла вспоминать. Одно лишь расстройство.

Майна умолк, прислушиваясь к шумам ночи и к шелесту дождя, мерно бившего в соломенную кровлю. Все это навевало сентиментальное настроение.

Вдруг Майна негромко вскрикнул и, нащупав клопа, раздавил его. Потом поднес руку к носу и поморщился.

— Видел, как Бой кубарем влетел в хижину и угодил прямо на горячую золу? — со смехом спросил он.

Меджа пробормотал что-то в ответ и захрапел. Сначала тихо, потом все громче и громче.

— Перестань храпеть!

Храп продолжался.

Майна пошарил рукой возле постели, чтобы бросить чем-нибудь в приятеля, и, ничего не найдя, повернулся на бок. Пора спать. На полке опять звякнула посуда.

— Так, видно, от вас и не избавишься, проклятое племя, — проворчал он. — А я-то думал, министр нагнал на вас страху.

Крыса не удостоила его вниманием. Дождь полил сильнее, завыл ветер. Сильно застучала и наполовину раскрылась дверь. Залаяли хозяйские псы.

Еще месяц спустя Бой двигался как-то скованно. Никто не видел его сидящим. На кухне он целые дни проводил на ногах. Даже обедал стоя. И только вечером, придя домой, вконец измученный, валился ничком на постель и засыпал. Он никому но решался рассказать о том, что произошло. Да и как расскажешь, — ведь хозяин на смех поднимет. Каждый вечер он лежал в изнеможении на своей постели и раздумывал о том, как отомстить обидчикам. Конечно, он мог бы просто посоветовать хозяину уволить парней. Но Бой боялся, как бы тот не заподозрил, что это — из чувства мести.

Отношения у старика с парнями испортились окончательно. Его близорукие красные глаза, казалось, не замечали ни того, ни другого. Отдавая распоряжения, он обращался к ним точно к роботам. Ему было уже мало того, что им урезали питание, — он хотел, чтобы они попросили у него прощения, покорились и воззвали к его милосердию. Старик был убежден, что Майна и Меджа сыграли над ним злую шутку и теперь должны дорого заплатить за это. Парни же, хотя и не чувствовали за собой никакой вины, старались не попадаться Бою на глаза. Меджа пропадал целыми днями в огороде, и никто, кроме Майны, его фактически не видел. Майна исполнял свою работу на кухне, а когда улучал свободную минуту, то выходил во дворик и, облокотясь на заборчик, отделявший огород от задней стороны дома, рассказывал Медже о том, что происходит в усадьбе. Иногда они обсуждали поведение Боя.

— Кажется, Старая жаба совсем заскучал, — сказал Меджа.

Майна вздернул плечами.

— Нечего было садиться на горячую золу.

Меджа — он был занят прополкой капустных грядок — разогнул спину.

— Слушай, Майна, а почему бы тебе не сделать шаг к примирению? Сказал бы, что мы не хотели…

— Чего не хотели? — перебил Майна. — Мы, что ли, толкнули его в огонь? Это он ворвался к нам без разрешения, так пусть и извиняется. Если хочешь, иди извиняйся. За то, что он сломал нашу дверь.

Меджа кивнул.

— Ты, конечно, прав. Только устал я от всего этого. Надоело прятаться в огороде. Хочется, чтобы все пошло по-старому, чтобы можно было пошутить и посмеяться со стариком. Прежде-то жизнь веселее была.