Неприкаянные

Доспан и Першигуль поднялись и простерли руки к бию. Счастья просили у него. И Айдос подарил им его, произнеся:

— Пусть дорога вашей жизни будет светлой! Аминь, дети мои!

— Аминь!.. Аминь, отец наш…

29

Разные ветры дули в спину Мыржыка, и он не знал, какой из них попутный.

Дул ветер со стороны Кунграда, дул со стороны Айдос-калы, из казахского ханства, из аула Орынбая. И были ветры то ласковыми, то злыми, то теплыми, то холодными.

Бегис звал к Туремурату-суфи, справедливейшему из справедливых, благороднейшему из благородных, добрейшему из добрейших.

«Вернись в Кунград, брат мой! — писал Бегис. — Не будь упрямцем. Поклонись Туремурату-суфи, поцелуй полу его халата, и он простит тебя. Не считай позором склонить голову перед сильным и мудрым. Вспомни, что сказал тебе однажды Маман: «Мы народ, привыкший к услужению». Верно сказал. Нет у нас другого пути, кроме пути услужения. Не проживем мы и дня, не целуя чужой подол. Попугай дорог не тем, что красив, а тем, что повторяет слова человека. Перенимая мудрость великого суфи, и сами возвеличимся. Возвращайся, брат мой, не рви нити дружбы. Поторопись, пока не оборвалась эта нить. Седлай коня и скачи в Кунград».

Ласковый ветер вроде бы дул из Кунграда, но не грел он Мыржыка. Холодком веяло от слов Бегиса, угроза таилась в них.

Из аула Айдоса ветер нес, как ночной гонец, неожиданности, которые порой удивляли, а порой пугали. Необъяснимым было то, что творилось в Айдос-кале. И мучила эта необъяснимость. Сорок девушек собрал старший брат, закрыл в юрте совета биев. Собрал будто бы для обучения ремеслу, но почему самых красивых выбрал и почему сорок? Сорок красавиц ждал хан хивинский. Роптали степняки, обман чуяли в словах и поступках бия. Недовольны были люди и затеей бийской со строительством города. Строили стены и проклинали Айдоса. Город-то ни к чему степнякам, как ни к чему и День взаимного уважения. Кланяться врагам, потчевать недругов — противно это обычаям степи. Смерть Али тоже не приняли аульчане как проявление воли бога и обвиняли Айдоса, что плохо обошелся со своим верным слугой, не перенес тот несправедливости господской.

Тревогу нес ветер из аула старшего брата. Плохо было людям рядом с Айдосом. А если людям плохо, хорошо ли младшему брату бия? Тоже плохо. Мучился младший брат.

Иными были вести, доходившие до Мыржыка из аула Орынбая. Приняв опеку Бухары, разбойный бий вроде бы угомонился. Перестал беспокоить соседей, дружбу завел с Аманом и казахскими биями, а про кун-градского правителя, кажется, забыл. Не слал ему подарки, приветы даже не слал. Поразился такой перемене разбойного бия Мыржык. Задумался: не затевает ли что Орьгабай? Не отыскивает ли тропу на север? Дружба-то с казахами не проста. Без корысти Орынбай ни перед кем свою лисью шапку не снимет.

Совсем странными были вести из Маманова аула. «Русский бий» отрекся от каракалпакских биев, глупцами и трусами назвал их, предателями великого дела предков. «Забыли завещанное дедами, — сказал он. — А у того, кто сходит с тропы отцов, путь короток». Сам Маман будто бы собирался встать на эту тропу. Люди грустно покачивали головами, слыша о желании Маман-бия. Не верили в удачу «русского бия».

Но Мыржык поверил и захотел убедиться, верны ли слухи, блуждающие как ветер по степи. Увидеть хотел Мамана, перед тем как тот отправится в сказочный путь к русскому хану.

Погнал своего коня Мыржык к берегам Жанадарьи.

Ветер вроде попутный был или так лишь казалось? Жена-то Мыржыка, умная Кумар, советовала ему ехать в аул кайнаги, к Айдос-бию.

— Все ветры переменчивы, кроме одного, что летит к очагу родителей, — говорила она.

— Очаг моих родителей в другом мире, — ответил Мыржык. — Туда, верно, и надо скакать. Слишком много зла на земле. От зла и ушел Али, накинув на шею аркан.

— Неведомо, от зла человеческого или от добра человеческого ушел Али. Зло не творится в ауле кайнаги.

— Зло ли, добро ли творит Айдос, худо людям под его властью. У него и хорошее оборачивается плохим.

— О мой господин, не будь на свете плохого, не узнали бы люди, что такое хорошее, — заметила Кумар. Ей хотелось как-то обелить перед мужем старшего бия. Поступки Айдоса она всегда одобряла.

— Вот, вкусив плохого, и пойду искать хорошее, — сказал твердо Мыржык. — Может, найду.

Гнал своего коня младший бий, торопил, намереваясь застать Мамана в ауле. Казалось ему: если уйдет он на север, то уйдет, не узнав о мыслях и желаниях Мыржыка.

И застал-таки Мамана. Уже подковали коней «русского бия», наполнили хурджуны подарками, навьючили на верблюдов то, что надо есть и пить в пути.

— Вовремя прибыл, братец! — обрадовался Ма~ ман. — Караван наш невелик, а в гости надо ехать, стуча не четырьмя копытами. Один бий — один род, два бия — целое племя. Степью всей поедем. Не устал конь твой?

— Не устал, — ответил Мыржык.

— А сам?

— Для джигита сто верст — не дорога.

— Значит, поедешь к казахам искать защиты от недругов наших?