Неприкаянные

Едва стихли шаги хозяина и воцарилась тишина, Айдос шепнул Доспану:

— Сынок, выгляни во двор: действительно ли нам уготовлен покой среди благоухающих роз?

Что-то тревожило бия. Слишком много ударов нанес он хану, должен же был последовать хоть один ответный. И лучше, если он не окажется внезапным.

Доспан на цыпочках подкрался к двери, приотворил ее и выглянул наружу. Тьма лежала в саду. Но глаз пастуха все же выловил из черного тумана чей-то силуэт, нечеткий, едва приметный.

На цыпочках вернулся Доспан к бию и сказал тихо, над самым ухом: Там нукер.

— Вот видишь, хозяин побеспокоился о нас. К дорогому гостю всегда приставляют стражника, чтобы раньше времени никто не унес его бесценную голову.

16

Соглядатаи кунградского хакима заполнили священную Хиву. Из всех нор, из всех щелей вылезали они, подслушивали, высматривали. Глаза у них совиные, уши сусличьи: никого не пропустят, ничего незамеченным не останется. Они всех знали, их — никто. Заподозришь разве в несчастном, обряженном в рубище дервише кунградского лазутчика или в самодовольном, втиснутом в два халата купце подсыльного суфи? Столкнешься с ним лицом к лицу — поклонишься еще, пожелаешь мира и спокойствия. А если он на коне, то уступишь угодливо дорогу и на хитрый вопрос ответишь простодушно и словоохотливо.

На базаре, людном и шумном как улей, и вопросы задавать не надо купчишке или тому же дервишу, новости летают роем несчетным. Знай лови да прячь за пазуху. Самые интересные и самые важные для соглядатая ловятся, однако, не на толкучке базарной среди вони и пыли, а в чистой, умытой горячей водой, райской бане Ануш-хане. Там их услышишь из уст придворного писца, или главного нукера, или самого советника хана. Банщик, что трет спину советнику или массажирует его больные ноги, тоже не всегда слуга одного хана. Деньги-то ему порой платят и из скудной казны суфи. Пока заняты руки, уши свободны.

Не собирали соглядатаи слова ради забавы, не копили как монеты серебряные. Передавали их тому, кто послал их в Хиву или здесь нанял. Торопливо передавали в тот же день, а то и в тот же час. В караван- сараях стояли наготове кони, иногда под седлами, чтобы гонец, приняв тайную весть, сразу же помчался в Кунград. Путь гонца начинался до зари, при ясных звездах, и уже не прерывался, пока новые звезды, вечерние, не загорались на степном небе. Не день, не два скакали гонцы, лошадей не щадили и себя не берегли, чтобы донести до великого суфи увиденное и услышанное его подсыльными в Хиве.

Да, не одно солнце и не одна луна сопровождали гонцов. Далеко от Хивы свил свое воронье гнездо Туремурат-суфи. А свив, посчитал его неприступным, как убежище беркута. До него не долетит никто, он же долетит до кого захочет. Растил для этого орлиные крылья, цепкие когти, острый клюв: вонзится во врага — выклюет самое сердце.

Вотчина его была невеликой: селения вокруг Кунграда, несколько аулов у берегов Арала да одно становище каракалпаков, оторванное от Айдоса. Видел, однако, суфи свое царство большим. Руки раскидывал по всей степи и до Хивы мысленно добирался. Бог наградил его сердцем алчным, душой коварной. Желания мучили его, как мучит недуг обреченного. Не мог с ними совладать кунградский хаким и, видя, что заводят они его в топь, все шел и шел, упрямый, не отступая.

Нацелился хаким на род кунграда, на аул Айдоса. Сначала вонзил когти в братьев старшего бия, выклевал их сердца. Бросили они Айдоса, как бросают бессердечные, лишенные любви и верности. Настал черед самого Айдоса. Думал суфи, что одинокий, преданный братьями старший бий пойдет за Бегисом и Мыржыком и поцелует полу хакимова халата. Не пошел за братьями старший бий, не опустился на колени перед суфи. Стоял гордый и непреклонный. Когтями и клювом можно было лишь сломить его. И пустил когти в ход Туремурат-суфи. Оболгал Айдоса перед ханом через своих поДоспанных, бросил на него тень изменника и убийцы. Все сделал, чтобы разгневать властителя Хивы, заставить его если не казнить Айдоса, то хотя бы прогнать от себя, лишить степени старшего бия. Прогнав же из Хивы, направил бы тем самым Айдоса в Кунград. Куда еще податься опозоренному бию? Не бродить же по степи сиротой…

О закрытых перед Айдосом воротах дворца рассказал последний гонец:

— Прогнали каракалпакского бия из Хивы! Стража посмеялась над ним как над безумным.

Вот оно — осуществление желаний! — облегченно и злорадно вздохнул суфи, снимая с себя первую заботу. Теперь надо было ждать появления Айдоса в Кунграде. Придет, придет упрямый бий к суфи, станет его сообщником! Так думал суфи.

Он велел вызвать Бегиса и Мыржыка, чтобы братья могли встретиться здесь, во дворце кунградского хакима, и помириться на глазах суфи.

Айтмурат Краснолицый, тень и след хакима, знавший все и угадывающий все, не больно обрадовался повороту событий. Айдос не тот бычок, которого можно загнать в хлев и привязать к перекладине. Если и придет в хлев, то накинуть себе на шею веревку не даст. Краснолицый так и сказал суфи, когда тот распорядился вызвать Бегиса и Мыржыка для встречи со старшим бием.