Неприкаянные души

– И вы, Владимир, разделили эмоции своей жены, – добавил Стас. – Потому что очень к ней привязаны. Но вернемся к главному.

И он кивнул Полине, чтобы она продолжала.

– Так вот, – тут же подхватила Полина. – Аглая была беременна. И их сын родился, вырос, стал ведущим актером нашего театра. Играл роли отца. И всегда мечтал узнать о нем хоть что-нибудь…

– Феликс! – изумленно воскликнул режиссер. – Это же он!

– Все верно, – с улыбкой подтвердила Полина. – Получается, что когда-то все началось с Феликса, и сегодня он согласился помочь все это закончить.

– Мы с ним знакомы, – за себя и за жену ответил Владимир. – Он очень хороший человек и по-настоящему талантливый актер. Достойный продолжатель их династии.

– Он придет сегодня сюда, – сказала Ксюша. – И больше никому не придется видеть смерть Ганса. Не бойтесь, Анна, сегодня все будет по-другому.

– Я не буду больше завязывать глаза, – сказала дива уже окрепшим голосом. – Я буду петь. Наверное, для них…

– Хорошо. – Полина поднялась с кресла, за ней начали вставать и остальные. – Давайте закончим эту историю. Но, Владимир, прошу вас, побудьте с Анной на сцене. Мы все будем там, в ложе. Вы поможете, поддержите ее здесь.

И вот опять чудесный голос Анны и прелестная музыка разливались по залу. Сегодня здесь было пусто. Лишь две фигуры на сцене и незаметные зрители наверху в ложе. Ксюша и Стас стояли слева, спрятавшись за портьеру.

– Начинаю понимать, почему так ценятся места в ложе, – тихо прошептала Ксюша. – Здесь музыка слышна еще лучше и кажется какой-то… объемной.

– И отлично видно сцену. – Стас выглянул наружу. – При желании можно и зал осмотреть.

– Только очень холодно, – пожаловалась Ксюша, у нее озябли руки, и она дышала на них, чтобы согреть.

– Началось! – прошептал Митька. Он вместе с Полиной прятался с другой стороны от кресел. А рядом с ними у перил сидел Феликс.

До этого момента старый актер все свое внимание обращал только на сцену. Он, казалось, заслушался, даже полузакрыл глаза и чуть улыбался. Но, услышав Митькино предупреждение, резко обернулся. В проходе появилась фигура.

Высокий и худой силуэт. Черты неразличимы. Но что-то в нем было человеческое. И Ксюша вновь подумала, насколько это неправильно и неестественно. Так тревожно, что мороз пробегает по коже и волоски поднимаются на затылке. Не должно так быть, потому что мертвым нет места в кругу людей. И не может быть так страшно и беспокойно. Так невыносимо, что хочется кричать и крушить все на своем пути. Ксюша вцепилась в руку Стаса.

Еще никогда ребята не видели, чтобы призраки двигались. Фигура плыла, почти не касаясь пола. Медленно и неотвратимо. И это было по-настоящему жутко. Ксюша чувствовала, как ее трясет, как застыл в полном оцепенении Стас. На той стороне Полина вжалась в стену и следила за призраком расширенными глазами. Митька сжал кулаки и весь ссутулился.

Казалось, спокойным и даже безмятежным остался только Феликс. Он не отрывал взгляд от призрака. Он так внимательно всматривался в него, будто искал что-то родное. А фигура доплыла до перил. Вот странное движение, будто от этого сгустка тени отделилась часть, похожая на руку. Что-то будто было отставлено в сторону. И тут… Феликс двинулся вперед. Он, как маленький ребенок, раскрыл ладонь и что-то протянул прямо между перилами и привидением.

– Папа, – осипшим голосом вдруг сказал старик. – Смотри…

В ложе стало еще холоднее. У ребят пар шел изо рта. Руки почти отказывались слушаться. А еще заломило в ушах. Страх и бешеная тревога достигли пика. И…

– Отец! – ласково и радостно вновь сказал Феликс. – Ты… Ты смог. Все получилось, папа! Вот, видишь.

Казалось, призрак задрожал. Тревога на миг отступила. Появилось новое чувство, которое будто текло вслед за музыкой, за словами, что неслись снизу, со сцены. Надежда, жажда любви и тепла!

– Отец, – продолжал старик. – Это твое кольцо! Помнишь? Мама носила его всегда с собой. Потом я! Знаешь, а дедушка прожил еще долго. И дядя Георг. И мы все… Мы благодарны…

Феликс продолжал и продолжал. Он говорил о театре, о семье, о Чацком и Печорине, о внучке Ксюше, о своих детях и жене. А призрак… застыл. Казалось, сначала фигура лишь висела перед своим живым визави. А потом… в ложе стало теплеть. Появилось новое настроение, новое чувство. Сначала это была та самая надежда, потом небывалое всеобъемлющее счастье и, наверное, любовь.

Ксюша подумала, что в другой ситуации это могло быть немного смешным. Ведь старик называл отцом того, кто так и не пережил тридцатилетний порог. Но сейчас она могла только молча утирать слезы. Стас улыбнулся ей, протянул свой платок, приобнял за плечи.

А отец с сыном все еще говорили. Это было странно, но ребята, наблюдавшие эту сцену, понимали, что призрак слышит Феликса. Привидение не могло двигаться, говорить. Но старик понимал его без слов. Принимал его любовь, его страхи, тревоги и… прощание.

Музыка смолкла. Перестал звучать голос Анны. Фигура в ложе начала терять свои очертания. Он оплывал, как свеча. Медленно таял, все так же стоя перед своим сыном.