Неприкаянные письма

Частички татуировки выглядывали из-под горла женской футболки, и Эве захотелось узнать, что за рисунок прячется под ней, даже рука зачесалась оттянуть ткань и посмотреть, что под ней. Она сжала в кулак одну руку, потом вторую и уложила кулаки по обе стороны своего стакана.

– Привет, цыпка, – произнесла женщина. – Я Люси.

– Я вас видела.

– Знаю, что видела, потому и пошла за тобой. – Она склонилась к столу. – Тебя как звать?

– Эва. – Слетело с языка, остановить не успела.

– Надеюсь, ты сумеешь мне помочь, Эва. – Имя Люси произнесла красиво, по-взрослому, Эва даже поежилась внутренне: женщина не сокращала его и не тянула, будто кличку какой-то глупой девчонки.

– Не могу. Это против правил. – Фраза вырвалась таким высоким тоном, что барменша решила вмешаться и кликнула: «Все в порядке, милочка?» Эва коротко кивнула, не желая устраивать сцену. И следовало признать, что не было у нее полной уверенности, страх ли потянул ее за нерв или возбуждение. Другие женщины будили в Эве интерес, да, но не настолько, чтобы рискнуть что-то сделать из-за этого. Но вот эта… Не подмешали ль ей в питье чего покрепче, подумала она, но тут же вспомнила, как следила за приготовлением напитка, да к тому же еще и глотка не сделала. Голова, однако, шла кругом, дурманилась от близости этой женщины, от ее запаха, в котором мешались лаванда и пот.

– Я ищу письмо…

– Я знаю. – Лежащий в кармане пакет вдруг стал ощутимо тяжелее, нежели должен бы. Только Эва не собиралась отдавать его: возобладало то же чувство, что было, когда она отказалась бросить работу и когда отказывалась от приглашений м-ра Бурстока выпить с ним. То было чистое упрямство, она понимала, вздорная неуступчивость, но она держалась ее.

– И, как я заявила тому мужику, слепленному из семи сортов дерьма, оно моё.

– Вы сказали, что оно вашего брата. Джонатан Оукс из Бранскомба в Девоне. Я вас слышала.

Люси улыбнулась, словно кошка, увидевшая мышь на раздолье, чересчур далеко от норы:

– Ай, но я не говорила, где он живет.

– Должно быть, сказали. – Голос Эвы задрожал.

– Стало быть, ты его видела. Знаешь, какое в нем у меня имя. Чего я только не делала, чтобы получить его обратно! И ни за что не перестану делать. Оно мое. – Люси соскользнула со стула, уперлась ладонью в руку Эвы, наклонилась к ней. – Неси его мне. А не то пожалеешь.

– Могу и в полицию его отнести. – Голос Эвы опять взлетел вверх, в нем слышался панический страх, и зубы Люси оскалились.

Барменша двинулась в их сторону. Лица их сошлись так близко, что дыхание мешалось, Эва увидела (или сочла, что видела) вспышку в глазах другой женщины, а в ней и сомнение, и надежду, и удивление, и желание… Затем глаза укрылись за веками так быстро, что у Эвы не осталось уверенности в виденном. Люси прошлась тонкими, мягкими пальцами по щеке Эвы, ткнула ее под подбородок.

– Ты ж не сделаешь этого, а, цыпка?

Когда она перестала дрожать, когда у нее под пояском плескались четыре порции джина с тоником, когда она выскользнула из двери (аккурат в паб вломился м-р Бурсток), она приковыляла на станцию и умудрилась попасть на нужный путь, она одолела лестницу, ведшую к двухкомнатной квартире, где много лет жила вдвоем с матерью, когда она заперлась изнутри, тогда и лишь тогда смогла она глубоко и резко перевести дух. Не хватало воздуха, она дышала часто-часто, взахлеб, отчего ни в легких не прибавлялось кислорода, ни в голове порядка. «Наверное, тут спиртное так же подействовало, как и все прочее», – подумала она и икнула, вызвав отрыжку. Пришлось нестись в туалет. Наконец желудок успокоился, и Эва почувствовала, что способна встать. Сделала себе чаю в чайнике и взяла его с собой на диван. Свернулась клубочком на своем излюбленном месте, достала конверт из кармана, вытряхнула его содержимое.

Даты шли от 1 августа до 18 сентября, почерк аккуратный и уверенный, совершенно не такой, как на голубенькой липучке, казавшийся, если сравнивать, детским. Она читала записи, все эти странные коротенькие паузы в чьей-то жизни, события, напоминания – то, что было важно кому-то, а то и вообще никому другому.

Письмо от Люси.

Пометить 8 часов вечера.

Письмо от Люси.

Список покупок.

Свидание в кино с Кев.

Письмо от Люси. Фотографии!

Кенсал Грин[60]. Аманда – обед.

Клочок белой бумаги, прихваченный скотчем, что-то про фотографирование на улице.

В гостях у Люси!

Затем почти две недели пустых страниц до пятницы 13-го: разнесчастная рожица и «Кончено», подчеркнутое трижды.

– Уу, лгунья-Люси! Оно совсем не твое! С чего бы делать дневниковые записи о походе в гости к себе самой? – выговорила Эва вслух. Она представила себе писавшего (или писавшую), вообразила, что вполне разделяет ее или его возбуждение в записях о Люси, предвкушение. Все остальное было не важно, зато Люси… О, Люси была светочем, тем, кто внушает надежды в сердце другого.

Люси.