Неприкасаемые

– Да, я сейчас уйду, но я не могу оставить тебя в таком дурном настроении. И потом, мне хочется помешать тебе совершить неосмотрительные поступки. Необходимо, чтобы все у тебя в голове стало ясным, чтобы ты четко понимала, что потеряешь, если сделаешь глупость. Что произойдет, если всплывет правда?.. Задумайся хоть на минуту… Потом я уйду… Состояние дяди… вернее, то, что от него останется после уплаты громадных налогов… будет поделено между тобой и Ольгой.

– Ольгой?

– Черт побери! Она же Леу. Это сестра твоего дяди. Начинаешь понимать? Представляешь, какая заварится каша! Итак! Твой отец покончил с собой… думаю, в какой-то мере по вине дяди… иначе зачем бы старик стал опекать тебя, ведь правда?.. И после этого ты собираешься упустить состояние, которое с моральной точки зрения принадлежит тебе не меньше, чем Симоне… Это было бы уж слишком! Теперь видишь, я ни о чем не сожалею. Думаю, что поступил правильно, выдав тебя за кузину. Это просто справедливо. Ну и что! Скажи, что между нами изменилось?

– Все!.. Дай, пожалуйста, попить.

Филипп наполнил минеральной водой стакан, стоявший на тумбочке у изголовья.

– Все? Ты шутишь.

Марилена медленно пила, глядя на Филиппа.

– По закону я мертва, ведь так? – произнесла она наконец. – Значит, ты волен уйти от меня, начать новую жизнь. Ты этого хотел?

Сжатыми в кулаки руками Филипп несколько раз стукнул себя по вискам.

– С тобой невозможно разговаривать! Неужели ты могла представить, что я ухожу от тебя именно тогда, когда ты больше всего во мне нуждаешься?! Марилена, дорогая, не будь такой глупой.

– Попробуй только сказать, что никогда не хотел уйти от меня!

Филипп резко встал. Марилена схватила его за руку.

– Ну а я, – прошептала она, – никогда тебя не отпущу. Если ты так хочешь, я буду молчать… но ведь ты должен… ты должен жениться на мне.

Он тяжело опустился на стул.

– Боже мой! Я тоже теряю голову. Но разве мы не… Действительно. Я об этом забыл. Теперь я твой дальний родственник.

– Вот именно, – сказала Марилена. – Но тебе ничто не помешает жениться через несколько месяцев на Симоне Леу, раз тебе так хочется, чтобы я была Симоной.

Шум за дверью заставил их замолчать. Они услышали голос санитара: «Только на одну минуту, господин Леу… Потом вы снова ляжете…»

– Филипп! – с мольбой в голосе проговорила Марилена.

– Я здесь, – прошептал Филипп. – Не бойся… Пусть говорит… Ты его кукла… Не перечь ему… Больше ничего не требуется.

Дверь открылась, вошел старик. Шаркая ногами, он приблизился к кровати. Филипп отошел в сторону. Санитар, как бы извиняясь, развел руками в беспомощном жесте. Потрясенная Марилена смотрела на склонившееся над ней лицо, которого она всегда боялась. Серые глаза излучали любовь и в то же время тревогу, откровенную и стесняющую. Как будто тебя застали голой. Марилену охватило странное чувство, будто она подглядела чужой секрет.

– Симона… Бедная твоя головка… в каком же ты состоянии!

Здоровой рукой он потрогал повязку. Пальцы коснулись щеки Марилены. Та уткнулась в подушку, с ужасом подумав, что долго лгать не сможет.

– Тебе больно?.. Ты не хочешь меня расстраивать?

– Да нет, ей не больно, – вмешался санитар. – Сейчас мы поможем ей подготовиться ко сну, а завтра она встанет.

– Не хочу… чтобы ты страдала… я увезу тебя… далеко.

Леу нахмурил лоб, стараясь осознать значение слова «далеко». Оно вызывало в нем неясные воспоминания. Губы шевелились так, словно он проговаривал про себя трудный текст.

– Пойдемте, вам пора отдыхать, – сказал санитар, беря его под руку.

– Оставьте, – ответил старик. – Это моя дочь… Я имею право…

Сквозь морщины начала проступать дрожащая улыбка, осветив старческое лицо, озарив его нежностью и добротой. Поддавшись внезапному порыву, Марилена обвила руками его шею. Ей хотелось попросить прощения, но не потому, что она его обманывает, а потому, что Симона нередко обращалась с ним жестоко, когда он отказывался потакать ее капризам. Она вдруг почувствовала себя счастливой, что может как-то загладить старые обиды. Филипп прав. Надо лгать. Она слегка его отстранила, посмотрела на него, держа за плечи на расстоянии вытянутых рук, улыбнулась.

– Ну а теперь, папа, иди отдохни.

Она разговаривала с ним, как с отцом, которого потеряла, как с ребенком, которого у нее не было. Со слезами на глазах она смотрела, как он уходит, пошатываясь и бормоча бессвязные слова. Филипп закрыл дверь.

– Ну что ж, – весело проговорил он, – ты отлично выкрутилась.

Марилена провела ладонью по мокрому от пота лбу.

– Мне его так жаль… Филипп… хочется просто быть рядом с ним… не думать о наследстве. На деньги мне наплевать. А вот он сам… странно… я вдруг поняла, как он мне дорог.

– А ведь он тебя не очень-то баловал.

– Может быть. Но когда я вижу его таким… потерянным… Конечно, я понимаю, что любит он не меня…

– А он ведь даже не спросил, что стало с тобой.

– Возможно, это и есть любовь, – задумчиво проговорила Марилена. – Человек думает только об одном-единственном существе… А теперь иди… Мне надо спокойно подумать обо всем, что ты мне сказал.