Неприкасаемые. Легион. Хранители

Ему казалось, что тут было значительно холоднее, чем в Канаде, в Альберте, где у него осталась его гостиница и магазинчик. Женщина, которую он нанял для управления ими, была очень приличной, добросовестной, и он надеялся в скором времени, когда ему предоставят эту возможность, с помощью юристов Легиона, передать в ее владение свою собственность. И отблагодарить её таким образом за лояльность и старательность. “Только бы поскорее уже решили что-то, вынесли бы уже приговор, и я бы начал отбывать свой срок” – думал он. Первый стыд прошел, и он теперь уже мог смотреть в глаза персонала тюрьмы. Не то чтобы они выражали ему свое откровенное презрение, но вот так, опуститься из статуса легенды Легиона до положения обычного преступника, было очень болезненным и чувствительным ударом для него. Он уже понимал, что тут не до самолюбия или попранной гордости. “Сам наворотил дел, сам и отвечай. Где раньше была твоя чувствительность и сознательность. С чего ты решил, что сам можешь вершить свой суд, используя полученный во время службы в Легионе боевой опыт и смертельные навыки? И мало кого волнуют твои мотивы – для того, чтобы карать, нужно, прежде всего, иметь для этого разрешение от общества. Ты же не суд, уголовный Кодекс, прокуратура, жюри присяжных и карающие, силовые органы в одном лице. Ты всего лишь почти жалкая и мелкая личность, уже отставник, не понятно, как избежавший срока за неподчинение приказу. Но Легион, все-таки настиг тебя, и отдуваться тебе теперь по полной. Как за первую, так и за вторую свою попытку проявить свое дурацкое, упрямое я. За свое понимание этого мира и за попытку сделать его немного чище и справедливее”, – думал Закария, отжимаясь от пола.

Да и Асраил, который казался ему почти могущественным, бросил его, и не подавал вообще никаких признаков жизни. “А может быть, я сошел с ума. И не было никого, не было той команды помощников, не было Франтишека, не было никаких фотографий, не было этого всесильного шефа. А было только мое больное воображение. И мои демоны, которые толкали меня на совершение этих актов мести…”, – приходила ему на ум очередная, тревожная мысль.

Но как реагировать на нож, тот самый нож, который он выбрал сам, взяв один из двух, в багажнике машины Франтишека. Think twice before.... Ему казалось, что ему в руки это лезвие попало с помощью реки судьбы. Или злого рока?

Чтобы отвлечься от всех этих симптомов начинающегося душевного расстройства, он начал активно заниматься своей физической формой. Отжимался, приседал, подтягивался, благо, устройство его вполне комфортабельной камеры позволяло это делать. К его удивлению, Такахаси спустя какое-то время появился среди персонала, и все время находился где-то рядом. Сначала он смотрел на него довольно хмуро, молчал и только кивал головой, но, спустя какое-то время, оттаял, и они часто беседовали с ним, о былых днях. Закарии казалось, что его сослуживца специально приставили к нему, но вот с какой целью – этого он пока понять не мог. “Время покажет”, решил он и пока просто радовался, что ему есть с кем поговорить.

Такахаси под свою ответственность оформил для него разрешение для посещения спортивного зала, и там усиленно гонял ветерана, словно осуществляя свою хитрую, самурайскую месть. Закария до изнеможения бил по боксерским мешкам разных размеров, отрабатывая всевозможные комбинации, и руками, и ногами, а суровый японец следил, чтобы тот не расслаблялся. Иногда сам надевал лапы, и мотал своего бывшего боевого товарища по рингу, отрабатывая всевозможные двойки и тройки, уверенно ловя молниеносные и мощные удары Закарии своими железными руками, одетыми в своеобразные дутые варежки. Закария валился на пол от усталости на настил ринга, еле отдышавшись, а Китано грозным голосом наказывал ему еще сделать 20 пробежек по залу, и завершить сегодняшнюю тренировку 200 отжиманиями. И потом в душ. И обратно в свою камеру, куда ему приносили вполне сносный и калорийный ужин с повышенным содержанием белка.

– Они что, готовят меня к бою за чемпионский пояс Легиона? – думал без сил Закария и проваливался в глубокий сон без всяких сновидений.