Неприкосновенное сердце (СИ)

— Мы пытаемся завести ребенка, но пока не очень выходит.

— Ты в порядке?

— Да, — ободряюще она улыбается. — На самом деле я не знаю почему не хотела ребенка раньше. Я не знаю, зачем делала и совершала столько всего.

— О, Эм, — снова смеюсь я. — Фразой «я не знаю зачем это делала» можно описать всю мою жизнь.

— Потрясающий тост.

— А как девочки? — ставлю я бокал с виски на стол. — Как Эс?

— О, — смеется Эмили. — Кажется она в порядке.

— Майкл в итоге оказался дураком?

— Никто из него дурака не делает. Это полностью его инициатива. Ева рассталась с последним парнем.

— Почему?

— Он сказал ей, что она должна принимать его таким, какой он есть.

— И она закончила прием? — снова рассмеялась я.

— Поехали сегодня на девичник? — становится она серьезной в следующий момент.

— Я не…

— Можешь, — хмуриться она. — Они не видели тебя целую вечность, и…

— Не надо, Эм, — перебиваю я ее. — Просто не надо. Я правда по вам всем соскучилась, но сегодня я хочу обнимать моего ребенка, пока она свернется калачиком возле меня. Я буду делать все это, пока она мне будет разрешать, потому что, откровенно говоря, я этого совсем не заслужила.

Эмили поджимает губы, и я вижу, что она определенно хочет что-то добавить. Я отрицательно качаю головой, замечая то, что, возможно, не заметил бы никто, кроме меня. Я знаю эту женщину лучше, чем себя, и она смотрит на меня проницательным взглядом, пытаясь что-либо прочитать по моему лицу. Я делаю очередной глоток виски, пытаясь через мгновение избавиться от жжения в горле, а Эмили, больше не сказав ни слова, подходит ко мне и после того, как, целует в лоб, направляется к двери, захлопывая ее за собой.

— Слава богу, я не похожа на то, через что прошла, — говорю я сама себе, направляясь на второй этаж к Оливии.

Когда я стучу в ванную, и дочь разрешает мне войти, я смотрю на картину, где она лежит в ванной вся пене, и музыка, которая играет в колонках, совсем не для девочки семи лет. Адам обустроил ей все, вплоть до ванного столика с резинками и феном.

— Кажется, что ты все контролируешь.

— Так и есть, — усмехается она. — Ты звонила тете Эмили?

— Она только что уехала.

— Ты спросила за папу?

— Я сейчас это сделаю, хорошо? — целую я ее в лоб. — Есть будешь?

— Нет, — пожимает Лив плечами. — Я хочу посмотреть с тобой какой-то фильм.

— Тогда ты вылезай с ванной, а я иду звонить Эмили.

«Ты должен осознать, что люди имеют право мыслить не так, как мыслишь ты, и не делать того, чего ты от них ожидаешь. Они, вероятно, любят тебя, но их любовь может проявляться не так, как ты хочешь». Бернард Шоу.

Пять часов до встречи с Адамом кажутся самыми долгими в моей жизни. Вчера я заняла себя всевозможной работой, но все было тщетно. После просмотра фильма я лежала в кровати, обнимая Оливию, потом приготовила ребрышки и выкинула ненужный хлам из своей спальни. Адам был повсюду. Его запах, его губы и улыбка, которая появлялась каждый раз на его лице, когда он заглядывал в комнату, смотря как я наношу макияж. Я так невыносимо скучала по нему. Тосковала до дрожи во всем теле. Его не хватало в каждом мгновении и в каждом прожитом мною дне со дня выстрела. Ночь проходит практически без сна, и, вставая с кровати в пять утра, я неторопливо готовлю завтрак Оливии, собираю ей рюкзак и в семь утра подхожу к ее кровати, пробегая пальцами по розовому с оранжевым балдахинному покрывалу. Когда отвожу Оливию в школу и снова возвращаюсь домой, просто не знаю, куда себя деть. Эмили должна приехать с минуты на минуту, и за пол часа до моего визита к Адаму я нахожусь на грани нервного срыва.

— Ты готова? — спрашивает Эмили, входя в спальню. — Нам нужно выезжать.

— Да, — качнула я головой. — Ты в порядке?

— Я рядом, Ди.

— Хочешь уволиться? — улыбаюсь я, поднимаясь с места.

— Все идет к тому. Но дело в том, что ты будешь звонить мне 24 часа в сутки, говоря, — Эмили прочищает горло, и ее голос становится выше, имитируя мой. — Блин, Эмили, я опять в дерьме. Исправь все это.

На Востоке существует поверье, что птицы не умеют грустить, так как награждены вечной свободной. Когда они в чем-то разочаровываются, то надолго улетают в небо. Чем выше, тем лучше. Летят с уверенностью в том, что стремительный полет приблизит их к новому счастью. Порой я думаю, что людям есть чему поучиться у птиц. Крыло ведь всегда может быть сломано, но от того, что ты бездыханный упадешь на землю, ничем не выиграешь.

«И однажды ты посмотришь назад и поймешь, что весь полученный тобой опыт, каждая кажущаяся ошибка или тупик на самом деле были прямой дорогой к той тебе, какой ты и должна была стать». Рей Гринберг.

Мы проходили сквозь решетки и железные врата. Меня проверили на металлоискателе, и каждый раз я не понимала, почему именно моя семья что-то переживает. Почему любовь не может быть сильной и даже вечной без чего-то пережитого? Почему все романы повествуют лишь о том, что на самом деле в конце какие-то отношения должны себя оправдать, обязательно должна присутствовать драма. Что мы все время ищем, даже когда возвращаемся назад?