Неприметный холостяк; Переплет; Простак в стране чудес

Нехотя Джейн пришла к выводу: в подобных затруднительных обстоятельствах ей требуется кто-то, больше похожий на Пэки Франклина. Вот он, понимала она, человек действий, на которого можно положиться; он хотя бы попробует что-то предпринять, а не станет без толку слоняться и тратить попусту время на нытье из-за того, что кто-то метнул в него капельку овсянки. Да, она вспоминала Пэки с печалью, и внезапно ей всем сердцем пожелалось, чтобы он оказался здесь, и сейчас же. А подняв глаза, она увидела, что он и вправду здесь, спускается к ней по тропинке. Вот это быстрое обслуживание, подумала Джейн и подпрыгнула в изумлении дюйма на два с четвертушкой, чувствуя себя Аладдином, случайно потеревшим лампу.

– Вы!

То же самое выкрикнула она и в предыдущую их встречу, но тогда это короткое слово разорвалось точно ручная граната. Теперь же оно вызвало на лице Пэки радостную улыбку. Знаток словечка «вы», он сразу распознал его тайный смысл – благожелательность и даже восторг. Такое «вы» всегда приятно услышать молодому человеку.

– Что?.. Почему?.. Как?..

Пэки пожал ее маленькую ручку. Строгий ревнитель нравов, пожалуй, отметил бы, что для помолвленного с другой он пожимает ее чересчур ласково.

– Все в порядке!

В нескольких простых словах Пэки обрисовал ситуацию. Он передал разговор с виконтом де Блиссаком и более недавнюю беседу с Геджем. Предвосхищая возможный вопрос: а как же теперь, очутившись в шато, он намерен проникнуть в запертый сейф, – Пэки поведал о безграничной благодарности Супа в доказательство того, что у него имеется рукастый помощник. Сейчас, сообщил он, нужно дождаться миссис Гедж, потом оставить открытым ближайшее окно, а уж Суп довершит остальное.

– Вот такие дела, – завершил рассказ Пэки.

Джейн глубоко вздохнула. Не будь она на редкость прелестной девушкой, кто-то мог бы и сказать, что она засопела. В глазах у нее сиял свет, какого Пэки еще не видел. Сияние ему очень понравилось, и его снова укололо сожаление – ах какая девушка бросается в объятия этому обсевку природы, Блэру Эгглстону!

– Ой, как вы чудесно все устроили! – тем временем вскричала она.

– Ну что вы! Ничего особенного.

Сейчас-то и вообще не было ни малейшей необходимости снова брать и пожимать ее ручку, но он все-таки взял и пожал.

– Почему вы все это делаете для меня?

Джейн затронула вопрос, который и самого Пэки ставил в тупик. Нелепо было бы предполагать, что легкая физическая привлекательность как-то повлияла на человека, помолвленного с леди Беатрисой. Приходилось относить все за счет внутреннего благородства. Встречаются порой такие люди – великодушные, бескорыстные альтруисты. Без всякой личной выгоды носятся они по белу свету, творя добро налево-направо.

Слишком скромный, чтобы выдвигать такую теорию, Пэки только отмахнулся.

– Ну, мне подумалось, что вам потребуется помощь. Как я догадался из ваших слов по телефону, от Эгглстона вы особого проку не ждете.

– От Блэра вообще толку нет! – вздохнула Джейн.

– Этого я и опасался.

– Он никак не может оторваться от мыслей об овсяной каше.

– От каши?

– Ой, ну все случилось в первое же утро. Папа потребовал завтрак в постель, и Блэр принес. А кухарка, зная, что папа – американец, естественно, сочла, что ему на завтрак требуется овсянка, а папа именно ее терпеть не может. Овсянку то есть, не кухарку.

– Многие не могут ее терпеть.

– Да, но он не сказал об этом попросту. Не такой у него характер. О нет! Дождавшись, пока Блэр поставит поднос у кровати, он поднял крышку и спрашивает: «А это что? Овсянка?» Блэр отвечает: «Да, овсяная каша». Папа переспрашивает мягко так, ласково: «Ах, овсянка?» Блэр уже двинулся к дверям, и вдруг что-то горячее и скользкое хлопнуло его по затылку. А папа сидит в кровати и зачерпывает ложкой овсяную кашу. Блэр стал гадать, что же это такое, почему у него весь затылок в каше. Тут папа вынимает полную ложку и, придерживая дно левой рукой, а верх – двумя пальцами правой, мечет ее, ну, знаете, как раньше, в древности, метали из катапульты ядра? Все выплеснулось на Блэра, прямо ему в лицо.

Легкая дрожь сотрясла стройную фигуру Пэки. Ему припомнился эпизод со стрижкой, и до него дошло, на какой же риск он, беспечный, так опрометчиво нарывался. При мысли, что Амброуз Опэл мог сотворить, окажись у него под рукой бланманже или чашка бульона, его озноб прошиб.

– Ну, значит, стоит Блэр с кашей на затылке и по всему лицу – в общем, сплошная каша, – а папа так спокойненько, с обаятельной улыбкой, и говорит: «Не люблю овсянку». Это происшествие засело у Блэра в мозгу. Боюсь, он чуточку злится. Говорит, мне следовало предупредить его, чему он себя подвергает.

– Откуда вы-то могли угадать?

– Папа рассказывал мне, что его камердинеры никогда не задерживаются у него дольше чем на неделю, но объяснял это тем, что большевистский дух сейчас очень силен. Досадно все это. Блэр стал капельку капризным… сварливым… вряд ли он очень счастлив.

– Да, вряд ли. Лично я скорее впал бы в немилость у Аль Капоне, чем служил камердинером у вашего папы.