Непримиримость

"Дорогой Мацей!

Спасибо за письмо. Очень рад, что твоя учеба идет так хорошо.

Наша беда в том, что мы мало и недальновидно думаем о будущем, когда нам понадобятся высокоталантливые исследователи. Не называй меня фантазером. Я в это верю. А все то, во что по-настоящему веришь, — сбывается, если в подоплеке веры лежит не смрадное суеверие, но знание, базируемое на науке.

Теперь по поводу наших шалунов.

Поскольку Халинка еще не приехала (видимо, остановилась в Берлине у сестры), я лишен возможности полюбоваться на любимого дедушку.

Жаль, конечно, потому что я не смогу ответить на твой вопрос, насколько он постарел и осталось ли в его чертах сходство с портретами молодости.

В твоем письме для меня немало интересного. Но я ставлю один главный вопрос: если проказница Нэлли знала о том, что толстяк наушничает милому дедушке, то отчего Влодек, рассказав про другие ее шалости, об этой до сих пор таит, даже после того, как девушка удалилась из монастырской школы?

До тех пор, пока она открыто не подтвердит Влодеку недостойное ябедничество толстяка, мы не можем журить его: самое досадное — зазря обидеть человека. Хотя чем больше я думаю о том, что мне довелось видеть своими глазами в Пальмире, тем тверже убеждаюсь, что мое предположение, увы, правильно. Признаюсь, мне это очень горько. Можно любить человека или не любить, симпатизировать ему или выражать антипатию, но обвинять в проступке такого рода, о каком идет речь, дело чрезвычайно серьезное.

Ты знаешь, что меня связывает давняя дружба с Наташей, а она всегда истово защищала и защищает толстяка, считая, что его все не любят за вздорный нрав, но мальчишка он на самом деле чистый и высоко честный.

Надо быть крайне осторожным в обвинениях; лучше простить виноватого, чем наказать невиновного…

Хорошо было бы свести воедино мнения всех ребятишек, знавших толстяка, а уж потом пригласить его на дружескую беседу за круглый стол с чаем.

Хотя есть и другой путь. Если Влодек так уж уверен в своей правоте, — я ведь знаю его, человек он честный, но очень неорганизованный, поддающийся настроениям других, резко меняющий свои мнения, — пусть предложит Витэку и Боре, чтобы те поначалу пригласили его самого на кофе. Коли он убежден в своей правоте, пусть идет на это. Такого рода застолье не может не вызвать отклика, глядишь, еще кто чего расскажет.

Сердечно приветствую тебя,

Юзеф".

«Сестра в Берлине» — Роза Люксембург.

«Любимый дедушка» — Герасимов.

«Нэлли» — провокатор 3. Жуженко.

«Монастырская школа» — охранка.

«Недостойное ябедничество» — провокация Азефа.

«Пальмира» — Петербург.

«Наташа» — Марк Натансон, член ЦК эсеров.

«Ребятишки» — в данном случае Меньшиков, Бакай, Турчанинов.