Непримиримость. Повесть об Иосифе Варейкисе

— Жаль, не было тебя чуть раньше, — посетовал Артем. — Одно только совместное заседание партийных комитетов чего стоило… Кого там не набралось, всякой твари по паре. Как в Ноевом ковчеге. Меньшевики и бундовцы, просто эсеры и эсеры украинские… А от большевиков пришлось мне выступить, Как говорится, коли взялся за гуж…

Теперь Иосифу Михайловичу представлялось, будто он все-таки был на тем заседании и слышал, как Артем, будто молотом, вбивал в уши присутствовавших одно требование за другим:

— Первое. Не выселять насильственно из Киева русских солдат и вообще русских граждан. Второе. Не препятствовать свободному продвижению отрядов Красной гвардии в Донбасс, на помощь местным рабочим в их борьбе против Каледина. Третье. Не мешать свободному пропуску хлеба в Россию для снабжения голодающего русского пролетариата. Четвертое. Не чинить препятствий свободному пропуску в Россию сырья и топлива…

Кто бы осмелился открыто возразить ему? Молчали эсеры украинские и просто эсеры. Помалкивали меньшевики и бундовцы. Делать нечего, пришлось принимать вызов самому Симону Петлюре, прибывшему как раз перед тем в Харьков.

Высокий и тощий, в распахнутой шинели, вышел Петлюра на трибуну. Он понимал, чувствовал, что пафос его газетных статей — стиль в данном случае неуместный. Ибо преимущество спокойного, деловитого стиля Артема будет явным. Приходится с этим считаться.

— Пропустить отряды Красной гвардии в Донбасс? — вопрошал Петлюра. — Не возражаем. Но при условии, что нас предупредят о таком передвижении. Выселять из Киева русских граждан не станем. Ну, а что касается пропуска сырья и хлеба в Россию… Что ж, препятствовать не будем, пожалуй. Но и содействовать — тоже…

Словесная баталия затянулась до поздней ночи. А тем временем большевистскими силами — красногвардейскими отрядами и революционными частями гарнизона — были заняты почта и телеграф, банки и вокзалы…

Иосиф Михайлович уже неплохо узнал город, успел побывать в различных его районах, общался со многими участниками тех событий — картина передвижения боевых сил большевиков виделась с предельной ясностью.

Еще днем по улицам в направлении к вокзалам двинулись красногвардейские дружины — это был отвлекающий маневр: будто Красная гвардия покидает Харьков. Ночью же красногвардейский полк Южной железной дороги под командованием Исаева вышел на заранее намеченные позиции, окружив казармы автоброневого дивизиона. Чтобы избежать бессмысленного кровопролития, в казармы направили парламентеров — с предложением добровольно сдать оружие. В дивизионе поначалу уперлись, даже вознамерились было оказать сопротивление. Но, услышав убедительные голоса красногвардейских пулеметов, передумали — сдались.

Командование 28-го полка оказалось менее сговорчивым. Пришлось начать подготовку к штурму казарм, причем так, чтобы полк не успел покинуть их и развернуться для боя. Сюда же подтянулись и управившиеся с автобронедивизионом красногвардейцы-железнодорожники.

Рабочие Губалов и Сергиенко предложили использовать два бронепоезда — один из них занял позицию на железнодорожной линии вблизи Кардовского сада, другой — за корпусом одного из заводов, откуда в случае нужды можно было обстрелять казармы. От Карповского железнодорожного моста до Новоселовки, в районе Москалевки и вдоль реки от завода Шиманского разместилась красногвардейская пехота. Узнав, что казармы окружены, командование 28-го полка предпочло улизнуть. И этот гайдамацкий полк был разоружен.

К утру 9 декабря в Харькове установилась Советская власть. После чего здесь состоялся Первый Всеукраинский съезд Советов, провозгласивший Украину советской республикой, торжественно заявивший о ее нерушимом союзе с Советской Россией и объявивший недействительными все распоряжения Центральной рады.

Так что теперь ждет Иосифа Михайловича на новом боевом посту? Как поется в «Варшавянке», «нас еще судьбы безвестные ждут».

2. ЛЕСОПАТОЛОГ ЮДАНОВ

Киев стоит на горах — поэтому в городе немало таких мест, откуда видно далеко-далеко.

В бесконечность уходящие дали открывались с того высокого места на Левашовской улице, где в полутораэтажном желтокирпичном домике жил с семьей Илья Львович Юданов. Зимой дали эти подергивались морозной дымкой, летом трепетали в раскаленном мареве. Илья Львович, хотя и прожил на белом свете более полувека, все не уставал вглядываться, и порой чудилось ему, будто видит он не только даль пространственную, но и даль временную. А время и пространство, как известно, сродни одно другому, ибо и то и другое не ведают пределов. Вглядываясь в размытые очертания далекого окоема, обращаясь мыслями к «делам давно минувших дней, преданьям старины глубокой», Юданов размышлял о судьбах родного города, соотнося их со своей собственной судьбой.