Непримиримые 1

— Зачем? — уже через секунду морщусь, словно лимон глотаю: последние капли жуть какие невкусные — теплое, выдохшееся пиво — бэ-э-э. Но лучше сама буду давиться, чем этому наглому типу отдам! — Итак, куда ни пойдешь, всякие красотки о тебе шепчутся, — аккуратно ставлю банку к уже имеющемуся опустевшему строю возле Игната.

— А ты сплетням меньше верь, — выуживает очередную сигарету Селиверстов. Прикуривает: — Девчата — они такие, напридумывают не бог весть что. Да и не все же время скитаться по девушкам. Иногда хочется родного уюта, милого дома, тепла…

— И как это ассоциируется с моим домом? Моей комнатой? Моей постелью? Комодом? Зеркалом? — даже не знаю, почему всплывают мелочи, которые, как оказалось, уже запали в душу и скверненько там осели.

— Да как тебя увидел, так сразу и спроецировал, малыш, — подмигивает мне наглец.

— Проецировка плохо работает, Карлсон. Ориентиры сбились. Ты бы свой пропеллер держал по ветру, и летел отсюда, летел… — Надоедает балаган. Поднимаюсь, тихонько пинаю ногу соседа, преграждающую путь, но уйти не получается: Игнат рывком привлекает меня к себе, удерживая свободной рукой.

— Да сколько меня хватать можно?! — возмущаюсь праведно, да кого это волнует. Селиверстов медленно затягивается. От неожиданности упираюсь ладонями в грудь парня, позволив упасть пледу на пол — это не ускользает от внимательных глаз соседа. На миг кажется, меня мысленно и от бюстика с трусиками уже избавили с той же легкостью, как вынудили забыть про кусок ткани, что помогал скрыть наготу до сего момента.

Склоняется так близко, что лишь глаза испуганно вытаращиваю, а в голове, точно испуганные птицы, трепыхаются бестолковые мысли.

Игнат неторопливо выпускает облако дыма прямо в меня — рефлекторно, чтобы не оказаться в клубах, ловлю ртом, втягивая в себя, а выпускаю уже в сторону.

Это слишком… Я не курящая, но иногда… в большой тусовке, в хорошей компании, когда весело…

Селиверстов с моих губ не сводит глаз. Они становятся грозовыми. А что ужаснее, слышу грохот сердца. Отчетливо, прямо в ушах — аж барабанные перепонки вибрируют. И чье это сердце так громкого ухает, еще вопрос. Игната? Мое?

Или наши, да в унисон?

Это заставляет сглотнуть. Нервно, шумно.

— Я не шучу, — мрачнеет Селиверстов. — Мне не нравится, что у мамы роман с твоим… — умолкает, подбирая слово, — отцом… — последнее дается с трудом.

Взгляд серых, непростительно красивых глаз прыгает по моему лицу: морозно, жгуче, въедливо. Тело плавится от жара, по венам, словно потоки лавы растекаются. Щеки начинают гореть. Ноги слабеют.

— Селиверстов, — опять сглатываю пересохшим горлом. Голова совсем дурная. Делаю себе пометку: нельзя пить, когда этот тип рядом. И тем более не курить — слишком интимно. — Ты болен! Взрослый парень, а все характер не по делу показываешь… Твоя мать, мой отец — одинокие люди. Они имеют право на личную жизнь, даже если друг с другом…

— Имеют, но порознь! — отрезает сухо Игнат. — У него уже есть две большие любви, на мою мать не хватит запала. — Пауза затягивается. Сосед делает последнюю тяпку, отшвыривает бычок, куда и первый, все это время не сводя с меня колючего взгляда. Рывком за затылок притягивает ближе и теперь уже медленно выпускает дым мне в рот, зная, что сделаю. Послушно втягиваю, продолжая таращится на парня, что и не скрывает совершенно не невинного взгляда. Полученную порцию смога отправляю в сторону, а Игнат и не думает отстраняться. Бормочет в губы:

— Первая — его жутко интересная работа. Вторая — очаровательная, — ласково пальцем очерчивает контур моего лица, заставляя забыть о дыхании и затаиться в предвкушении непонятно чего. Ненавязчиво, но уверенно приподнимает голову выше за подбородок, побуждая встать на цыпочки, натянувшись, точно струна, и смотреть в глаза. — До чертиков восхитительная дочурка, на которой его свет и сходится.

— Ба, — давлюсь смешком, опускаясь на пятки, — да у вас, батенька, комплекс неполноценности!

— Моя полноценность, — Селиверстов утыкается губами в висок, на миг заставив забыть о дыхании. Шепчет, касаясь кожи, прогоняя по телу мурашки и вынуждая замереть и внимать каждому шороху: — Очень полноценна, но лучше тебе помочь мне рассорить родителей.

— Иначе?.. — зло отмечаю, что реагирую на близость соседа: на его жар, запах, голос… и проклинаю себя за неуместную слабость.

— Поэтому и говорю, я вам жизни не дам, особенно тебе… — звучит опасно, морозно, да так, что мое тело покрывается гусиной кожей.

Ладони Игната начинают скользить по спине, разгоняя непонятные рассудку, но тактильно приятные волны. Меня разгоряченную, словно в сугроб с головой окунают. Контраст реально отрезвляет. Меня начинает потряхивать… от бешенства. Упираюсь руками в грудь соседа:

— Это я уже проходила. Ничего, научилась выживать.

— Э, нет, малыш, — качает головой парень, позволяя быть на расстоянии, но продолжая удерживать за талию. — То были цветочки, да и жалел я тебя, а теперь козни будут изощренными, мучительными и жутко откровенными, — при этом его глаза задерживаются на моих губах, а я от недвусмысленности только рот открываю: