Непримиримые 1

— Ага, а сама выхаживать будешь. Костюмчик медсестры с халатиком покороче…

— Верст, ты конкретно болен на передок! — констатирую мрачно.

— В моем возрасте это нормально, — криво лыбится Игнат.

— Руки с моего зада убери!

— Ой, это твой?.. — взлетают наиграно брови.

Вот так и шибанула бы по наглой роже, чтобы самодовольную ухмылку стереть!

— Мой.

— Ничего так… симпатичный, и жмякать удобно! — От наглости теряю дар речи, а нахал продолжает: — Ты слышала, что мужчины предпочитают женщин, чьи прелести удобно помещаются в их руках? Вот твой зад моим рукам очень подходит,

— подтверждая слова, нежно сжимает мои ягодицы. — Есть за что подержаться… Не уверен насчет груди, — с таким спокойствием рассуждает, что закрадывается мысль, парень не в себе, — все же «булочки» и «подружки» у тебя не соразмерны. Но если позволишь пощупать и сравнить…

- Селиверстов, да ты болен?! — выдавливаю, едва дыша от шока. — Особенно напрягает твоя озабоченность женскими задами.

— Лучше озабоченность, чем импотенция…

— Мне плевать, подбери свое хозяйство!

— Ну, малыш, это сложно. Оно у меня неуправляемое хотя, — продолжает отыгрывать роль сексуально озабоченного, — может, у тебя лучше получится с ним справиться?

— Да ты неизлечимо болен! — порываюсь ударить, но Селиверстов с легкостью перехватывает сначала одну руку, потом вторую. Рывком заводит обе за мою спину, прогибая к себе, да так, что моя полуголая грудь теперь на уровне его лица.

Светло-серые глаза заволакивает темнотой.

— Ага, только не я сейчас на тебе, а ты… До! Сих! Пор!.. — жалит правдой, его голос заметно грубеет, подрагивает, становится хрипловатым. Я начинаю трепыхаться, но не я «на коне»… Это лишь мнимая власть! — ерзаешь бесстыже на мне, грудью развратно трешься, — беззастенчиво прикусывает сосок, выпирающий через кружево.

Я ахаю от смешанных чувств, ярость в которых отнюдь не главное.

— Пусти, — звучит позорно и больше смахивает на всхлип удовольствия.

Едкий смешок.

— Я, конечно, привык, — игнорит мои тщетные попытки вырваться Игнат, — что девчата на меня вешаются, но чтобы постоянно под ноги падали, — продолжает разглагольствовать с жутким равнодушием, — или, хуже того, заваливали. Нет, малыш, к подобному точно не привык…

— Пусти, сказала! — злюсь сильнее, сопротивляюсь ожесточеннее. Но секунда — и я уже под Игнатом, руки над головой, а сосед между ног.

Капец!

Извиваюсь дикой кошкой, но поганцу плевать.

— Мне повезло, что головой только легонько приложила, а так бы вырубился, и хрен тебя знает, что бы ты там навыдумывала на мой счет… Еще бы насиловать начала, а я что… очнулся — и уже вроде как неудобно отказаться.

— Да иди ты…

— Что, правда глаза колет? — продолжает глумиться с теплотой во взгляде.

— Отпусти! — не прекращаю попыток вырваться, только хватка Селиверстова становится жестче, и в какой-то миг даже ахаю от боли и хруста в плече.

— Расслабься, что как не родная? — хмыкает с издевкой.

— Я не родная… — выплевываю негодование, в панике не зная, как выкрутиться из щекотливого положения.

— А вот это радует, — опять серьезнеет Игнат и, совершенно не скрывая своих развратных мыслей, шарится по мне красноречивым взглядом. — Было бы совсем аморально трахнуть свою сестру.

Я бы завопила от ужаса и возмущения, да вот только хрипловатый тембр пробирает до кончиков волос. По телу расползаются жаркие волны. Как дура, слушаю парня, затаив дыхание.

— Другое дело — сводную…

— С-с-селиверстов, — не на шутку пугаюсь. — Ты же шутишь… Секс против воли — уголовно наказуем, — выдавливаю, но звучит неубедительно.

— Правда? — вскидывает изумленно брови Игнат. — А если девушка сама захочет?

— Кто хочет? — от шока даже по сторонам кошусь, словно ищу ту идиотку. — Где хочет?

— А если тебе понравится?

— Сомневаюсь…

— Фригидная? Лесбиянка? — задумчиво и без намека на юмор перебирает варианты сосед.

Блин, вот рассмеялась бы, если бы не было так обидно и страшно!

— Все вместе, — цепляюсь за смехотворную мысль. — Да еще и больная…

— Да ты что? — восхищенно хмыкает парень. — Как и я, на передок?

— Нет, — вспыхиваю, осознавая, что переиграть словестно соседа — пустая затея. — Блин, Селиверстов ты определенно переоцениваешь свою неотразимость! — вкладываю в голос оставшуюся решимость.

— Наоборот, — парирует едко, — убеждаюсь, что недооцениваю свою мужскую привлекательность, если уж такие стойкие оловянные солдатики, как ты, падают к моим ногам…

— Ты омерзителен, — не ругаюсь, а пытаюсь донести правду.

— Поцелуй! — звучит не то просьбой, не то приказом. Торопею от наглости. — Докажи, что я тебе омерзителен. Что непривлекателен. Что я тебя не волную…

— Я сейчас закричу, — грожу больше от страха: осмелься парень меня поцеловать — не смогу дать ему достойный отпор.

— До этого боялась, что нас застукают, а теперь осмелела? — уточняет с ядовитым смешком. — Да я не против, — дергает плечом, — даже оголюсь. Мне-то как раз оно на руку будет. А вот тебе придется долго объясняться, что на твоем. Балконе. Ночью. Делает. Голый. Парень.

— Ты чудовище! — выдыхаю, понимая, что проигрываю по всем статьям.