Ни черта он не изменился! Такой же наглый, мерзкий тип! У-у-у, и я тоже не изменилась. Все через одно место получается, такая же неуклюжая дура, правда, только когда этот хам рядом. А так ведь на деле, я очень даже нормальная, адекватная и весьма устойчивая…
— Ты по мне скучала? — вводит в ступор очередной вопрос Игната. Присаживается рядом, глядит в упор до невозможности честными серыми глазами, словно не валяюсь на полу в груде гаражной утвари, а сижу рядом в кафе. — Ну хоть вспоминала?
Я бы подумала, что шутит, если бы не его серьезный вид, внимательный взгляд, подрагивающее дыхание.
— Ты ненормальный, — выдвигаю догадку, хочу подняться, но тотчас кривлюсь от вспышки боли.
— Что болит-то? — уточняет сухо.
— Эго, — пристыженно отвожу взгляд, не знаю, куда деться от внимательных и столь дотошно изучающих меня глаз, что вызывают безотчетный шквал эмоций.
Игнат неопределенно встряхивает головой и тянет за лодыжку:
— Дай гляну!
— Пусти! — нервно дергаюсь. — Тоже мне врач.
— Ну, положим, первую помощь могу оказать, — отрезает недовольно Селивертов.
— Не мне! — отрезаю уверенно. — Не тронь, — шикаю испуганно, скидывая ладонь парня, который наплевав на угрозы, осмеливается коснуться.
— Да цыц ты, — беззлобно осаживает Игнат и рывком поднимает на руки. Аж дух захватывает. Не хочу, но обвиваю за шею. От тела Селиверстова идет жар, перекидывается на меня, сразу же жжет щеки, но свободы не хочется до омерзения к самой себе. Неожиданно приятно, тепло, уютно. — Зачем ты вернулась? — звучит так, словно парень раздумывает вслух, не для моих ушей.
И вот опять активируется старая донельзя идиотская черта, которая проявляется только рядом с этим хамом — ощущаю себя робкой дурой и против здравого смысла, не отталкиваю или пытаюсь вырваться, а прижимаюсь сильнее. Мне нравится слышать мощный бой сердца Игната — словно заряжает жаждой жизни. Вдыхать аромат: мужской, слегка парфюмированный, глубокий. Ощущать на себе шумное, горячее дыхание. Волнительно чувствовать крепкие мышцы, напряжение. Рассматривать профиль.
— Отпусти, а, — пьянею от нежности, бормочу тихо и чуть ерзаю, в надежде, что парень поторопится исполнить просьбу.
— Мгм, — ровно кивает Селиверстов, мазнув по мне мутным взглядом. Шагает размашисто, ногой распахивает дверь, ведущую из гаража сразу в дом. — Ты только задом поменьше об меня трись. Я ведь не железный, — последнее выдает без тени на шутку. Понимаю подтекст и торопею от пошлости.
— Твоя озабоченность моим задом откровенно раздражает, — признаюсь, как на духу.
— А ты им не крути, и не буду замечать! — отрезает холодно.
— Дурак! — шикаю в сердцах. — Озабоченный, — шиплю гневно.
— Вертихвостка, — парирует просто. — Неисправимая…
Еще несколько шагов и Игнат опускает меня на мягкий диван уже в зале.
— Э-э-э, — раздается удивленный возглас Ксю. Запыхавшаяся подруга спускается со второго этажа. — А почему это она уже на диване? — это подмечает колко и, вместе с тем, с насмешкой.
В этот же момент в зале появляется и Спартак, и Тоха, и Анька. Прям, аншлаг!
— Упала, — иронично выдает Игнат. — Как меня видит, так сразу и падает. Даже не знаю, эта болезнь заразная?
Зло пилю взглядом наглеца, а он и не думает умолкнуть:
— Ты, смотри, заканчивай с этим, — лукаво подмигивает, вгоняя в более едкую краску. — Не все такие, как я благородные. Подумают не бог весть что и воспользуются!
— Твое благородство как… пирамида МММ. Мыльный пузырь! — нахожусь гневно.
— Кх-кх-кх, — прокашливается деловито Ксения. — Нам, наверное, лучше уйти? — косится на меня, намекая на себя и остальных друзей.
— Подруга называется! — взрываюсь негодованием. — Выпроводи лучше этого… Этого, — давлюсь злобой, — благородного!..
Так как никто не двигается с места, машу на коридор:
— Дверь вон там!
— Что? — наигранно ухмыляется Игнат, его явно забавляет ситуация и моя реакция. — За помощь даже чаем не угостишь… Поцелуем не одаришь?
— Ага, — ржет Спартак. — На диванчике не предложишь вместе поваляться?
— Спартак! — это уже выкрикиваем синхронно с Ксенией.
— Да я че… — разводит руками парень и умолкает.
— Ладно, — деланно обижается Игнат. — Пусть моя голодная смерть на твоей совести будет.
— О, — кривлюсь от пафоса. — Клятвенно обещаю, на твоих похоронах бутерброд зажую. Самый большой! В память…
— Значит, придешь? — тотчас придирается парень. — И даже помнить будешь?
— Тебе пора! — отрезаю хмуро, скрещивая руки на груди.
Он уходит. Больше ни слова не говорит. Я рада. Наконец-таки вдохну полной грудью. Ксения подозрительно косится, Спартак точно забывает о случившемся, выполняет указания первой. Тоша и Нютка ковыряются в последних коробках. Благо их остается всего ничего.
Размяв ногу, тоже принимаюсь за работу, правда, немного похрамывая. Уже через несколько минут открывается дверь и на пороге появляются родственники:
— Ой, какие вы молодцы, — охает ба. — Уже почти все разобрали.
— Значит, — резюмирует отец, — заслужили обед!
— У-у-у, — тотчас радуется Спартак. — Хоть кто-то в этом доме заботлив. — Я уж подумал, что умру голодной смертью.