Непримиримые 2

— Ирк, тебя всегда ноги подводят, когда я рядом, — не злорадствую, но и не жалею. — Признайся в слабости ко мне хоть себе, — криво усмехаюсь.

Девчонка не сдается, порывается вскочить. Не позволю ей так просто сбежать! Кидаюсь следом, но, зацепив велик, ухаю вниз, правда, утаскивая и Ирку, которую в падении умудряюсь схватить за ногу.

Наплевав на боль, простреливающую по телу, рывком подтягиваю брыкающуюся соседку к себе, наваливаясь всем весом:

— Ир, заканчивай меня дразнить, — молю, еле сдерживаясь, чтобы к чертям собачьим Королька не избавить с треском от вещей сию секунду.

— Блин, Селиверстов, пусти! — обрушиваются на меня тяжелые кулаки.

Не больно, но в башке нарастает звон, поэтому пригвождаю сначала одну руку Ирки над ее головой, потом и вторую. Сцепляю своей, задыхаясь от чувств, разрывающих на части.

Боже, как мне нужна разрядка, чтобы хоть ненадолго потушить пожар, охвативший чресла! Я правда маньяк! Маньяк, и моя персональная жертва — соседка!

— Отпущу, Ирк, отпущу, — бормочу, не в силах отвести взгляд от губ, манящих, словно доза наркомана. — Только трахну сначала. Очень… очень надо, просто сил никаких нет, — каюсь без вины.

— Не смей, — Королек извивается, точно змея, — идиот…

Пока она нестерпимо близко, насильственно сминаю ее рот своим, с остервенением алчущего поцелуев малолетки. Умело сокрушаю нелепые попытки избавиться от гнета, уже было языком упираюсь в зубы, как Ирка принимается брыкаться еще сильней. Кусает, за что успевает, совершенно не страшась причинить боль.

Язык, губы… От боли вопит все!

Стону с надрывом, даже на глазах слезы выступают, но мне плевать — не отпущу! Одной рукой удерживаю запястья Королька, а свободной фиксирую голову, надавливая на скулы, чтобы девчонка сдала позиции и разжала челюсть.

Точка болевая, знаю. Ирка в безотчетном всхлипе открывает рот.

Облизываю раненую губу, а потом, наплевав на собственные мýки, с большим смаком — губы Ирки. Сладкие, припухшие, податливые…

Саднящим языком проникаю внутрь и теперь уже срываю стон девчонки. Протяжный, глубокий, бархатный. Такой блаженный, что по телу несется горячительная волна жгучей похоти.

Не могу держаться — меня трясет от желания. В башке пугающая пустота и единственная мысль — взять Ирку, чего бы мне это ни стоило!

Королек продолжает трепыхаться. Коленками бьет, куда получается. Головой крутит, стараясь избавиться от навязчивых поцелуев. Но я с тем же упорством продолжаю насилие, только теперь уже распахивая на соседке куртку, расстегивая кожаные брюки, надетые поверх спортивных, чтобы промозглым днем во время езды не намочить.

— Хочу тебя, — покрываю лицо голодными поцелуями. — Хочу, Ир, хочу, — звучит как заклинание, точно мантра, которую необходимо донести до паствы. — Хочу… Так хочу, что с ума схожу… — а вот это уже неуместное признание.

Королек на миг замирает, осуждающе смотрит глаза в глаза. Рвано дышит, бой ее сердца отдается в моей груди. И это хлеще ударной дозы адреналина… В данную секунду это важнее всего на свете, весь мир сводится к единственному дикому желанию — заполучить мою Ирку!

— Лерку свою трахай! — казнит меня словом так зло, словно выносит смертельный приговор без права на помилование. Пользуется секундной заминкой и принимается с еще бóльшим пылом извиваться, умудрившись освободить руку и с размаху вмазать мне по щеке:

— Светку, Юльку… кто там у тебя еще есть? — беснуется дикой кошкой.

Лицо горит, в ушах звон, в голове вообще ни одной мысли не остается. Нет больше терпения подавлять похоть, что уже пах просто разрывает от перевозбуждения.

Да и сколько нахрен можно меня лупить?!

— Дура! — Без деликатности опять пленяю столь жалящую руку. Рывком присоединяю к другой. Секунду пытаюсь усмирить дыхание и утыкаюсь лбом в Иркин.

— Дура, — скриплю зубами. — Дура… Дура! — С горячностью приспускаю поочередно то с одной, то с другой стороны штаны с Королька, а когда понимаю, что это тупиково, — руки не достают настолько, чтобы полностью снять одежду, — рывком поднимаюсь, за лацканы куртки дернув девчонку на себя.

Ирка всхлипывает, но тотчас пользуется мнимой свободой — вновь вступает в бой, осыпая градом ощутимых ударов. Но я терпеть избиение дальше не собираюсь — рывком загребаю ее в жесткие объятия. Набрасываюсь, точно дикий зверь, и, теряя остатки разума, ощущаю, что болезненные ответы зубов и губ Королька… сменяются на жадные, голодные… поцелуи…

Твою мать!!! Она горит не меньше меня…

Напираю безапелляционней, сминаю грубее, запоздало осознав, что теперь уже не я ее — она меня раздевает! Махом расстегивает куртку. Срывает, кидает. Бегунок джинсов тянет вниз, проникает ладонями под штаны и боксеры, освобождая плоть, что уже каменеет до боли.

— Ир-р-р, — рычу, потому что вот-вот кончу только от ее дерзких долгожданных касаний.