На крыше дома все насторожились: перспективный командир Балакин, взвинтившийся Постников, хитрец артиллерийский начальник, списанный на землю по гипертонии авиационный посредник с сиреневыми щеками, красавец-усач офицер связи, хамовитые солдаты из комендантской «придворной» роты и несколько душевно смятенных чеченцев, среди которых серым светлым пиджаком выделялся промосковски настроенный председатель местной власти (остальные чеченцы были одеты в однотонную милицейскую форму и представляли батальон местных ополченцев, приданных русским «для поддержки штанов», как говорил Горский – начальник артиллерии).
Глава администрации района час назад поставил свою подпись в журнале артиллерийского начальника против тех цифр, которые обозначали цели для длинноносых гаубиц. Цифры эти заменяли собой кирпичный поселок, усыхающие его огороды, больных глистами коров, замученных нуждой и войной сельчан и, конечно же, гордого Шамиля и его боевиков, готовых смертью встретить Балакина с его солдатами и примкнувших к ним чеченцев.
Глава администрации, бывший при СССР главным механиком автобазы, надеялся, что из его души вынут занозу – эту вечную тревогу из-за отряда непокорного Шамиля. И он расписался в журнале шефа балакинской артиллерии против цифр, обозначавших координаты целей. А артиллерийский начальник, бабник и хитрец, преферансист и пушкарь милостью божьей, показал подпись руководителя местной власти Балакину и вполголоса, стараясь меньше шевелить губами, сказал:
– Пусть теперь тявкают, что мы, мол, мирных жителей мочим…
– !! – подняв на лоб очки, Балакин взглядом одобрил согласование с местной властью огня по поселку.