Непристойная страсть

Сестра Лэнгтри оставила накидку и корзинку в кабинете и прошла на кухню, где уже побывал дневальный и принес дневную порцию свежевыпеченного хлеба, банку с маслом и полную жестянку джема – опять сливового. Примус никак не хотел разжигаться, и к тому времени как она все-таки уговорила его выполнить свою единственную функцию – вскипятить воду, – все преимущества раннего душа были уже утеряны: жаркий день вместе с яростным полыханием примуса вызвали усиленное потоотделение. Приближался сезон дождей, и влажность в воздухе увеличивалась каждую неделю на двадцать процентов.

Когда чай был заварен и хлеб нарезан ломтями и намазан маслом, она поставила все, кроме чайника, на доску-поднос и понесла на веранду, а потом быстро вернулась за чайником. Теперь наконец все было готово. Хотя нет, не все. Правда, вчера вечером она была страшно зла на них и решила, что утром они не дождутся от нее жалости, но прошедшая ночь и Майкл все перевернули в ней, так что от ее решимости обойтись с ними жестко не осталось и следа. Бедные, после виски щедрого полковника они, наверно, чувствуют себя очень паршиво.

Она вернулась в кабинет, открыла ящик с лекарствами и достала пузырек с микстурой АФК. На дне плавали крупные гранулы аспирина и фенацетина, а бледно-желтый раствор кофеина поднялся наверх. Перелить кофеин в отдельную мензурку – дело минутное, так что к тому времени как они соберутся на веранде, она нальет каждому по столовой ложке раствора, и все будет в порядке. Это был старый общеизвестный трюк, практикуемый во всем мире, в свое время он спас немало репутаций молодым врачам и медсестрам.

Остановившись около комнаты Нейла, она не стала входить, а только просунула голову в дверь и позвала:

– Нейл, чай готов! Поднимайся, наше солнышко, и сияй нам!

Дух в комнате стоял отвратительный, и она побыстрее убрала голову, закрыла дверь и отправилась в палату.

Наггет уже проснулся. Он слабо улыбнулся ей, когда она откинула сетку, скрутила в узел и с натренированной легкостью зашвырнула на кольцо, где той предстояло пребывать в скомканном состоянии, пока не придет время борьбы за «великую драпировку старшей сестры».

– Ну, как дела? Прошла голова?

– Все хорошо, сестренка.

– Доброе утро, Мэтт! – весело сказала она, повторяя манипуляцию с сеткой.

– Доброе утро, Бен!

Кровать Майкла, естественно, пустовала. Она повернулась и направилась к Льюсу. Радость ее потускнела. Что она может сказать ему? И как он поведет себя во время разговора, который неминуемо должен состояться сразу после завтрака? Но Льюса на месте не было, выдернутая из-под матраса сетка неровно свисала вниз, и когда она отдернула ее, то увидела, что хотя простыни и были смяты, но сама постель давно уже была холодной.

Тогда она снова повернулась к Бенедикту и Мэтту, но оказалось, что оба сидят на кроватях, зажав головы в ладонях и сгорбившись неподвижно, как будто малейшее движение причиняло им страшную боль.

Черт бы побрал этого «Джонни Уокера»! – пробормотала она себе под нос, увидев краем глаза Нейла, который заплетающимся шагом пытался вовремя добраться до подсобки, чтобы его там вырвало.

Лицо у него было серо-зеленого цвета.

Ну что ж, как обычно, придется ей самой идти искать Льюса, больше некому. Она открыла дверь за кроватью Майкла, вышла на небольшое крыльцо и, спустившись по ступенькам, направилась в сторону душевой.

Но день – день был прекрасный, несмотря на влажность и все прочее. У нее кружилась голова, и глаза сами собой закрывались после бессонной ночи, к тому же утреннее солнце так ярко светило, что его блики на пальмовых листьях ослепляли. Кажется, никогда еще не был так прозрачен воздух, не искрились так мягко солнечные лучи. Она наткнулась на бельевую веревку, видимо, с ночи валявшуюся на земле, улыбнулась и переступила через груду мятых шорт, брюк, рубашек и носков, представляя себе, как ее драгоценный высокородный Нейл в пьяном виде сражается за свободу с кучей белья.

В душевой было очень тихо. Слишком тихо. И Льюс был тих, слишком тих. Он лежал, распростершись на грубом бетонном полу у стены, и его судорожно сжатые пальцы держали бритву. Блестящая золотистая кожа была покрыта засохшими и потрескавшимися потоками крови, и целая лужа свернулась в углублении живота, в ней застыло что-то жуткое и отвратительное. Пол вокруг тела был залит кровью.