Непристойные предложения

Планкетт почувствовал, как переворачивается желудок. Очень осторожно сглотнул.

– Не торопись, сынок, – прошептал он. – Это всего лишь судный день.

Он выпрямился и посмотрел на таймер, заметив, что его ладонь оставила на стене влажный отпечаток. Одна минута двенадцать секунд. Неплохо. Совсем неплохо. Он рассчитывал на три.

Кланг-нг-нг-нг-нг!

Планкетта начало безудержно трясти. В чем дело? Он знал, что от него требовалось. Нужно распаковать переносной токарный станок, который по-прежнему стоял в амбаре.

– Эллиот! – крикнула жена.

Он обнаружил, что спускается по ступеням на непослушных ногах. Ввалился в распахнутую дверь подвала. Испуганные лица рассыпались по комнате незнакомым узором.

– Все здесь? – прохрипел Планкетт.

– Все, папа, – ответил Сол, стоявший рядом с вентиляционным механизмом. – Лестер и Херби в дальней комнате, у другого рычага. Почему Джозефина плачет? Лестер не плачет. И я тоже не плачу.

Планкетт уклончиво кивнул всхлипывающей худой девочке и положил ладонь на рычаг, торчавший из бетонной стены. Снова посмотрел на таймер. Две минут десять секунд. Неплохо.

– Мистер Планкетт! – Лестер Докинз вбежал в комнату из коридора. – Мистер Планкетт! – Херби помчался на улицу, чтобы забрать Расти. Я говорил ему…

Две минуты двадцать секунд, подумал Планкетт, прыгнув на верхнюю ступень. Херби несся через огород, щелкая за спиной пальцами, чтобы приманить Расти. Когда он увидел отца, его рот округлился от изумления, он запнулся, и собака весело запрыгала у него под ногами. Херби упал.

Планкетт шагнул вперед. Две минуты сорок секунд. Херби вскочил, опустил голову – и побежал.

Был ли этот тихий хлопок далеким взрывом? Ну вот, еще один! Словно отрыжка великана. Кто это начал? И какая теперь разница?

Три минуты. Расти скатился по ступеням в подвал, запрокинув голову, виляя хвостом. За ним подбежал запыхавшийся Херби. Планкетт схватил его за воротник и прыгнул.

Прыгая, он увидел, как – далеко на юге – раскрываются над землей огромные зонты страдания. Ряды и ряды вращающихся зонтов…

Приземлившись, он швырнул мальчика вперед. Три минуты пять секунд. Дернул рычаг и, не дожидаясь, пока закроется дверь, бросился в коридор. Этот рычаг управлял двумя дверьми; другой отвечал за остальные входы. Планкетт добрался до него. Дернул. Посмотрел на таймер. Три минуты двадцать секунд.

– Бомбы, – пролепетала Джозефина. – Бомбы!

В главной комнате Энн вцепилась в Херби, ощупывала его руки, гладила волосы, крепко обнимала и восклицала:

– Херби! Херби! Херби!

– Знаю, ты меня накажешь, папа. Я… я просто хотел сказать, что заслужил это.

– Я не буду тебя наказывать, сынок.

– Не будешь? Но я это заслужил! Заслужил самое ужасное…

– Может быть, – ответил Планкетт, уставившись на стену щелкающих счетчиков Гейгера. – Может быть, ты заслужил порку, – крикнул он так громко, что все обернулись к нему, – но я не стану тебя наказывать, не только сейчас, а вообще никогда. И как я поступаю с вами, – завопил он, – так и вы поступите со своими детьми! Вы поняли?

– Да, – ответили они плачущим, прерывистым хором. – Мы поняли!

– Поклянитесь! Поклянитесь, что вы, и ваши дети, и дети ваших детей никогда не накажут человеческое существо – что бы оно ни сделало.

– Мы клянемся! – крикнули они. – Клянемся.

Потом все сели.

И начали ждать.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Долгое время (пока я не написал «Хранителя») «Поколение Ноя» было моим любимым рассказом. Однако научно-фантастические журналы от него отказывались: слишком поучительный. Художественно-литературные журналы называли его «слишком фантастическим». Через шесть лет после публикации его отверг кинопродюсер, желавший экранизировать мои работы («слишком прозаично для современной аудитории»).

Фреду Полу, агенту, который в конце концов продал этот рассказ, он нравился почти так же, как и мне. Но Фред умолял меня изменить то, что он называл «концовкой с греческим хором». А я отвечал, что именно ради чертовой концовки с греческим хором и написал весь рассказ. Он уходил, бормоча себе под нос: «Это не оправдание».

Поэтому позвольте мне напомнить с белобородой вершины восьмидесятилетнего возраста.

В 1947 году, когда я написал «Поколение Ноя», Федерация американских ученых пыталась объяснить всем и каждому, как им стыдно за участие в разработке ядерного оружия. И за эти слова на многих из них завели дела за неамериканское поведение. (В конце концов, твердили военные, атомная бомба – такое же оружие, как и все прочее. Большой взрыв за большие деньги, пожал плечами какой-то генерал.)