Неприступный герцог

– Хотя, знаешь, в этом твое счастье, – сказал Уоллингфорд, продолжая чесать лоб коня, вытянувшего от удовольствия шею. – От женщин одни проблемы, хотя иногда с ними бывает довольно приятно провести время. А с этой вряд ли что-то получится, разве только я окажусь еще большим негодяем, чем думает обо мне дед.

Над головой герцога дождь барабанил по черепичной крыше, но внутри воздух был пропитан влажным теплом и простыми земными запахами соломы, лошадиного пота и навоза.

– Интересно, что она хотела этим сказать, – негромко рассуждал Уоллингфорд, гладя шелковистую шкуру гнедого, кажущуюся темно-коричневой в тусклых отблесках фонаря. – С какой стати она назначила встречу в конюшне? Представляешь, написала записку по-итальянски, словно я не догадаюсь, что это не почерк служанки. – Герцог покачал головой. – Я конченый глупец, правда? Слишком долго находился без женского общества. Целых четыре недели, Люцифер.

Мерин тихонько заржал от удовольствия и запрядал ушами.

– Я совсем потерял голову. Ничего в ней такого нет. Обычная девушка. Каштановые волосы, карие глаза. Хотя нет, не совсем карие. Такие, знаешь, с золотистым отливом, напоминающие по цвету херес. Немного светлее, чем у ее сестры. А лицо! Они с Александрой очень похожи, и все-таки она совсем другая. Есть в ней какая-то свежесть и изысканность, которую я не могу описать…

– Синьор? – раздался в полумраке конюшни голос.

Уоллингфорд уткнулся лбом в шею коня и глубоко вдохнул.

– Не утруждайтесь, мисс Харвуд. Я знаю, кто вы.

– О дьявол, – произнесла Абигайль уже менее сладко. – В таком случае, зачем вы сюда пришли?

Герцог еще раз вздохнул, а потом выпрямился и обернулся.

Она стояла в окружении роящихся в воздухе пылинок. Ее голова была покрыта тонкой шерстяной шалью, карие глаза смотрели на него вопросительно, а их внешние уголки слегка приподнимались, как у старшей сестры. Хотя одно небольшое отличие имелось. Уоллингфорд всегда сравнивал глаза леди Морли с кошачьими, в то время как мисс Абигайль казалась ему эльфом – грациозным, озорным и очень обворожительным. Она сняла с головы шаль, и ее волосы заблестели в тусклом свете фонаря, напомнив своим оттенком глянцевую скорлупу спелого каштана.

– Ваша светлость?

Уоллингфорд выпрямился и произнес высокомерно:

– Я пришел сюда, чтобы указать на крайнюю неуместность назначения встречи с незнакомцем в конюшне. Сожалею, что ваша сестра этого не сделала.

– Но вы не незнакомец, – с улыбкой сказала Абигайль. – Мы целый час беседовали за ужином.

– Даже не пытайтесь состязаться со мной в остроумии, юная леди.

– О! – Абигайль поежилась. – Скажите это еще раз, прошу вас.

– Я сказал, даже не… – Герцог осекся и сложил руки на груди. – Послушайте, что вы все-таки здесь делаете? Вам, как и мне, прекрасно известны правила.

– О да, правила мне известны. Но ведь они для того и созданы, чтобы их нарушать. – На губах Абигайль все еще играла очаровательная улыбка, освещающая все вокруг.

«Чтобы их нарушать…»

Плоть Уоллингфорда внезапно восстала, движимая неожиданно пробудившимися инстинктами.

– Святые небеса, – с трудом вымолвил он, – вы же не хотите сказать…

Абигайль рассмеялась и протестующе подняла руку.

– О нет! Все не так, как вы думаете. Я понимаю, что предвкушение играет в амурных делах не последнюю роль.

– Предвкушение, – ошеломленно повторил Уоллингфорд.

– Да, предвкушение. Я знаю, что в любви вы настоящий эксперт, но сегодня нам лучше ограничиться всего лишь поцелуем. Вы со мной согласны?

– Поцелуем?

Абигайль вновь рассмеялась.

– Вы ведете себя прямо как конюх, с которым я встретилась перед ужином. Точно таким же тоном, как вы, он произнес: «Un bacio».

Уоллингфорд ошеломленно сделал шаг назад.

– Конюх?

– О да. Он был немало удивлен, как мне показалось. Но быстро пришел в себя…

– Представляю.

– …и очень мило выполнил мою просьбу. Это ваш конь? Ты чудесное животное, да, мой дорогой? – Абигайль прошла мимо графа и взяла морду Люцифера в ладони. – Да, мой милый, ты действительно восхитителен. Замечательный породистый конь.

Обрадованный Люцифер тихонько заржал.

Уоллингфорд покачал головой:

– Послушайте, мисс Харвуд. Вы хотите сказать, что целовались с конюхом? Здесь?

– Да, а еще мы обнимались. И кстати сказать, поцелуй итальянца был намного приятнее, чем у конюха нашей конюшни.

– У конюха вашей конюшни? – Уоллингфорду показалось, что пол закачался и начал проваливаться у него под ногами. Ему даже пришлось ухватиться за деревянное ограждение стойла Люцифера, чтобы не потерять равновесие.

– Да, его зовут Патрик. – Абигайль повернулась к герцогу: – Он брат одной из служанок моей сестры. О! Ха-ха-ха! Я знаю, что вы подумали. Нет, нет, уверяю вас, я не целуюсь с кем попало и где попало. – Абигайль принялась гладить голову Люцифера, и Уоллингфорд готов был поклясться, что конь ему подмигнул.

– Прошу прощения, мисс Харвуд, что пришел к подобному неуместному умозаключению.

– О, какой вы грозный! Вы всегда так вскидываете брови? Как там у Шекспира? «Пускай над ними нависают брови, как выщербленный бурями утес над основанием своим, что гложет свирепый и нещадный океан»^[3].