Непризнанные гении

Вийон брал у кого только мог. Но его гений принадлежал лично ему. «Это смех, полный слез и плача», – сказал Жан де Мён вслед за Гомером и многими другими. «Смеюсь я, плача», – писал потом Жан Ренье. Ту же самую мысль несколько менее четко выразил Ален Шартье: «Глаза мои плачут внутри, смеясь снаружи». «Смеюсь я ртом и плачу глазом», – написал в свою очередь скверный поэт Жан Кайо на «книге» Карла Орлеанского, а тот не отказал себе в удовольствии удлинить фразу:

В притворной улыбке кривятся уста,
Но сердце дрожит от рыданий.

А Вийон взял и своим «смеюсь сквозь слезы» превратил прописную истину в настоящую жемчужину. Из древних хранилищ извлек он и сетования Прекрасной Оружейницы. Быстротекущее время и ужас старения стали темами поэзии едва ли не с тех пор, как люди впервые в водных зеркалах увидели свое отражение.

Важная особенность гениальности – способность представить тривиальное как вечное. У Вийона не так много свежих тем и идей, но зато избитые он превращает в шедевры, трагедии, драмы. Та же тема быстролетящей и безвозвратной молодости под пером гения становится яркой жанровой сценой «всех времен и народов»:

Так сожалеем о былом,
Старухи глупые, седые,
Сидим на корточках кружком,
Дни вспоминаем золотые, —
Ведь все мы были молодые,
Но рано огонек зажгли,
Сгорели вмиг дрова сухие,
И всех нас годы подвели!

Подобным образом избитая тема «Sic transit gloria mundi»[54], о которой писали древние и современные Вийону мудрецы Кирилл Александрийский, святой Ефрем, Боэций, те же Шартье, Дешан, Шастелен, под пером Франсуа Вийона не просто обретает гениальный рефрен – «но где снега былых времен?» – но облекается в формы отточенного языка, легкой иронии, «заговорщического подмигивания читателю».

Школяр, обучавшийся «искусствам», не проявлял особой набожности: вся его религия сводилась к тому, чтобы, вопреки не вполне богоугодным делам, избежать ада: