Непрочитанные письма

— Ага. Наверное, необходимость думать — это жесткое условие нашего сегодняшнего существования. Иначе... Когда мы не думаем о природе — мы перечеркиваем свое будущее, тем самым делая шаг к несуществованию. Когда не думаем о нормальных социально-бытовых условиях для людей — искажаем существование сегодняшнее. Когда ваши замечательные новые начальники начинают замечательно рассуждать, что никто до них не работал и не умел работать, но они — черт побери! — научат или заставят работать всех — мы сжигаем свое прошлое. Но что есть человек без своего будущего, без своего настоящего, без своего прошлого?

— Надо видеть в людях людей, а не просто «трудовые ресурсы», — сказал Альтшулер.

Здесь работает уже почти миллион человек, но думать о каждом как о единственном? Нет, такое сметой не предусмотрено. Делать жизнь суетной и бестолковой, отравлять ее в меру должностного усердия — это. пожалуйста. Тот ученый — «информатор» из Тюмени, с которым проговорили мы шесть часов, но .который не пожелал «фигурировать», помнится, сказал мне, когда речь зашла об Альтшулере: «Умница. Но начальство он раздражает. Женился не на той. Живет не так. Говорит не то». Ну да, подумал я тогда, нам же до всего есть дело. Кроме дела. Рассказывали мне, что Петр Григорьевич Казачков, буровой мастер, первым научившийся разбуривать коварные пласты Варь-Егана и научивший этой работе новое поколение буровых мастеров, все же уехал с Севера. Он всегда говорил то, что думал, его аккуратненько обходили наградами, а был он нормально честолюбив, хотя и выглядел этаким добродушным увальнем, простоватым дедком-пасечником, — в конце концов он не выдержал несправедливости, и надо полагать, кое в каких кабинетах вздохнули с облегчением, а не с сожалением... Да только ли Казачкова потеряла Тюмень? Один из самобытнейших нефтяных руководителей Западной Сибири, человек с характером непростым, откровенно говоря, тяжелым, талантливый инженер, выросший на Самотлоре, возглавлявший объединение «Сургутнефтегаз» и добившийся в этом качестве неоспоримых успехов, был поспешно переведен, задвинут на другую работу, ибо ни у обкома, ни у главка не нашлось времени разобраться в запутанной истории, похожей на дурной детектив и оказавшейся дурным детективом... Когда начался спад добычи, поднялась такая кутерьма с кадрами, что до сих пор одна мысль о событиях той поры вызывает содрогание. Не тот человек! Не те люди! Миллион «нетехлюдей»? Но где, где же «те»? «Безделицу позабыли! — тревожился Гоголь. — Позабыли все, что пути и дороги к этому светлому будущему сокрыты именно в этом темном и запутанном настоящем, которого никто не хочет узнавать: всяк считает его низким и недостойным своего внимания и даже сердится, если его выставляют на вид всем...»

— С нами как сейчас разговаривают? — произнес Альтшулер. — «Вы подвели страну!» Да теперь всякий знает, кто такие нефтяники Тюмени. Это люди, из-за которых дорожает бензин, отменяются авиарейсы... Что бы ты ни сделал за долгие годы — все отменяется, перечеркивается....

— Ну, не все же, — усомнился я.

— Почти все. На съезде говорилось о негативных процессах, проявившихся в семидесятые и начале восьмидесятых годов. В печати назывались имена, адреса, причины, потерн. Но в эти же годы здесь — и не только здесь! — работали люди, работали, не щадя своих сил — им говорили тогда, что они приближают будущее, они верили в это и действительно приближали его. Так что же — теперь и это перечеркнуть?

— Ошибки здесь были всегда — и свои собственные, и, что называется, внедренные извне. В конце концов стратегия освоения Западной Сибири сложилась такой, какой ее навязали из центра, но у этой стратегии оказалось достаточно горячих сторонников и в местном руководстве. И тем, кто был против, пришлось отойти, уйти или примириться, а значит — потерять себя... Но то было всего лишь начало! Вот когда во всей красе развернулась «экспансия летающих», стало совсем худо. Я не об экологических последствиях говорю — о социальных. Стало слишком легко отказаться от любого работника, стало слишком накладно и непривычно думать о человеке и его нуждах — перебьешься! а не перебьешься — новых привезут! Стало слишком утомительно и уж абсолютно необязательно думать о том, что обживать эту землю все-таки нам — таким, какие мы есть.

— Вы обратили внимание, — спросил Альтшулер, — что на этом съезде нефтяникам было посвящено несколько слов; «Серьезное отставание допущено в машиностроении, нефтяной и угольной промышленности...», а Энергетической программе уделен всего один абзац? Главный упор — машиностроение, компьютеризация... Что же, правильно. Добывающие отрасли морально устарели. Но это, если хотите, наша личная драма...

Личная? Да за этими словами, подумал я, миллион людей, многие из которых действительно каждый день совершают настоящий подвиг, но даже не подозревают об этом. Им и прежде-то многого не подавали — одни слова, а теперь и добрых слов стало словно бы жалко, вроде бы неуместны они.