Непрочитанные письма

Только вряд ли она, эта логика, успокаивала генерального директора объединения. Осунувшийся, бледный, он нетерпеливо поглядывал на часы, суетливо перекладывал папки и схемы с места на место, судорожно ждал вертолет — на Ханты-Мансийск, оттуда в Москву, но не только из-за спешки не получилось у нас беседы, явно не был он расположен к разговорам ни про город, ни про месторождение, чувствовал, что положение становится неуправляемым, невыполнимость задачи отравляла душу. До встречи в его кабинете мы виделись дважды — один раз мельком поутру, когда с Сорокиным и Макарцевым ждали автобус у казаковского дома, и он тоже ждал с нами вместе, но как-то отрешенно, замкнуто, отстраненно — когда кто-то стал шутливо хвастаться, что научился бриться в темноте, он болезненно сморщился и отвернулся, словно при нем сказали бестактность; а на том заседании райисполкома он глухо и с надсадным усилием говорил про необеспеченность планов по жилью стройматериалами — видно было, что не впервые говорятся эти слова и все про всё знают, но говорить что-то надо, и потому он говорит. В его кабинете мы начали было спорить, можно ли относить сборные чешские комплексы к капитальному жилью или нет, я считал, что, конечно, нет: времянка, даже прилично сделанная, все равно остается времянкой, он утверждал обратное, мне показалось это необъяснимым упрямством, я уже новые аргументы стал подбирать, потом взглянул на его лицо и решил, что доспорю при следующей встрече, когда из Москвы он вернется; не знал я тогда, что вижу его в последний раз...

По дороге в мифическое УБР-2, у которого был начальник и план, а больше ничего не было, я встретил Олега Сорокина. Был он мрачен, топорщил усы, говорил вяло, неохотно. Потом поглядел на зябко прильнувшие друг к другу балки, на короба отопления, облюбованные угрюмыми псами, и сказал:

— Нет, тут только такие энтузиасты, как мы пятнадцать лет назад в Вартовске были, могут работать. Или как Сергеич — он остался, каким был... Не могу я понять, сколько же можно человека на прочность испытывать.

— Как твои дела? Ходил в новое УБР?

— Пойду... А-а, какой с этого прок! Все одно я сегодня уеду.

— С чего ты вдруг?

— И ты уедешь. Только я в Тюмень, а ты на сто первую буровую. Макарцев уже там — только что улетел.

— Авария?

— Авария.

— Третья авария на этой скважине, — сказал Макарцев.

— Невезуха... — посочувствовал я.

— Да какая невезуха?! — возмутился Макарцев. — Думать надо. И желательно — головой. — Он поглядел в забранное сеткой окно на фонарь буровой вышки. Ничего отсюда не было видно, только серьги время от времени резко ударяли о вертлюг, и этот пронзительный звон далеко разносился окрест. — Есть тут одна свита, викуловская, — так вот она постоянно и гадит. Там глины хитрые: чуть что — прихват. Пробуешь освободиться — стенки валит. Так ведь таких интервалов за всю скважину сколько? Два-три. Что — подготовиться к ним нельзя? Подобрать соответствующий раствор нельзя? Можно. Все можно.

— Так почему же тогда авария? И ты говоришь — третья...

— А началось знаешь с чего? С геройства, можно сказать. Одному дятлу метры хотелось дать поскорее. Метры, тонны... Забой — под три тыщи, идет подъем инструмента — и вдруг затяжки. Тут что надо делать?

— Остановиться, дать промывку...

— Ну! Только это же время: остановились, навернули квадрат, включили насосы... А хочется — раз-два! — долото сменили, вниз — и бури!

— Можно, конечно, и проскочить, а можно и влипнуть. Основательно влипнуть. Капитально, как говаривал Китаев.

— Здесь не проскочишь. Здесь можно только влипнуть. Этот дятел-то что решил? Увеличил нагрузку под сто тонн, рванул — и вырвал инструмент. Вместе с сальником. Ну, а дальше — все просто: метод поршня — и стеночки пошли-поехали. Почти три тыщи — псу под хвост... А я как раз только что в Нягань приехал. Из Нефтеюганска. Два месяца назад это было. Думал, огляжусь маленько... Ну да, огляделся! Чуть ли не из одного вертолета — в другой. Сюда на аварию. Потом собрал бригаду, говорю этому: «Ты понимаешь, дятел, что своей лихостью ты двадцать четыре семьи заработка лишил? Вас из Перми две бригады летают, жены ваши, поди, между собой встречаются, а языки у них знаете какие. Тут им есть о чем поговорить: одна бригада деньги привозит, а другая — постные морды. Вот они, жены ваши, и начинают строить предположения. Сами понимаете какие: пьют мужики. Под завязку пьют! Охота вам, чтоб про вас так думали? Охота вам, чтоб из-за минутной дурости труд всей бригады насмарку?» Мужики-то они хорошие, но не только в них тут дело...

Вошел в балок молоденький паренек с усталым лицом, и это состояние усталости подчеркивали тусклые обвислые усы — наверное, при других обстоятельствах они могли бы выглядеть и лихими.

— Знакомься, — сказал Макарцев. — Это Сережа Попов, сменный мастер.

— Вахта прилетела? — спросил Попов.

— Пока не слыхать. В Хантах, поди, сидят... А этот вертолет, — спросил у меня Макарцев, — на котором ты добрался, в Ханты пошел?

— В Ем-Егу.

— Да-а... Могут и подзастрять мужики.

— Летающих, — спросил я, — только две бригады?