Непрочитанные письма

— Не верю, что так вышло случайно, — неожиданно сказала Нина. — Словно кто-то придумал все это...

— Что — это?

— Гостиница, музыка, метель...

— А-а...

Предположим, что вам довелось открыть нехитрый закон случайных сопоставлений, где смутные воспоминания рифмуются с жесткой действительностью, как рифмуются слова «полюс» и «поезд», «воздух» и «возраст», «затейливый» и «затерянный» — не по традиционной логике поэтического законодательства, а по прихотливой музыке напряженного ожидания совпадений: достанет ли вам убежденности или веры, или хотя бы желания верить, что ваша жизнь, расписанная по дням и разграниченная по обязательствам долга и сердца, могла, может быть и будет еще иной, — или вам уже навсегда милее привычные узы рифм типа «очи — ночи», «туман — обман», «любовь — кровь»?..

Однажды под Новый год в нашем доме — а дом стоил на галечной косе у берега холодного моря — появились гости, и с ними пришла — или, быть может, приехала — маленькая девочка с большими серыми глазами... Впрочем, вру — цвета глаз я не помню. И все же девочка...

Нет, об этом я говорить не стану.

Предположим, что...

— Ой! — внезапно вскрикнула Нина. — Что это?

С края траншеи свисали чьи-то ноги в меховых ботинках. Я встал на цыпочки и увидел — молоденький парень, просунув руку в разбитое стекло заметенной по крышу будки таксофона, достал трубку и сейчас, лежа на снегу, шевелит губами, блаженно и глупо улыбаясь при этом.

— Взгляните, что там происходит, — предложил я и, не дожидаясь согласия, подхватил ее на руки, поднял к краю траншеи. И услышал ее смех. Я опустил Нину на землю, но рук не разжал, и мы долго стояли так, молча глядя друг на друга.

— Если телефон-автомат работает, может, и межгород наладили? — вдруг предположила Нина. — Побежали скорей в гостиницу, хорошо?

Но междугородная линия пока не работала.

На следующий день я разыскал таинственный «штаб по снегоборьбе», узнал, что утром пойдет в аэропорт то ли танк с утепленными санями на прицепе, то ли тяжелый гусеничный артиллерийский тягач, получил заверенное печатью разрешение «на право посадки в транспорт спецназначения», зашел в редакцию, извлек оттуда Чапа и Старшинова, в «Алых парусах» одиноко скучал Василий Васильевич, мы захватили и его, а часам к десяти вечера, охрипнув от споров, водки, стихов, табачного дыма, в который раз повторяли своими дурными голосами гимн рыбаков острова:

Вот уже Аляска — и пошло-поехало,

Тихий океан, как площадь, перешел.

А счастья все нет — и тут уж не до смеха.

Тут уже не знаешь, что плохо-хорошо.

Выли у меня женщины красивые —

Глаза голубые, как в море острова.

Волосы теплее теченья Куро-Сиво...

— Старичочек! — орал Чап. — А знаешь ты последнюю историю с Федей Богенчуком? Он потерял мотоцикл с коляской! Редакционный! Представляешь?!

— Дед! — крикнул Старшинов. — Ты все на меня дуешься? Забудь, дед.

Да я забыл давно. Честное слово, не помню, из-за чего мы когда-то с ним повздорили. Не здесь, а на другом конце страны.

— Друзья! — заговорил Василий Васильевич. — Как хорошо, что на земле, где бы ты ни был, есть друзья.

— Старичочек! — орал Чап. — А знаешь ли ты, что Василий Васильевич таки помог попасть Леле в Невельск?

— Как?! — поразился я. — Поездов на запад острова чуть ли не до мая не будет.

— Очень просто, — улыбнулся Василий Васильевич. — Я же старый десантник.

— Сослуживца встретили?

— Н-нет. Моих сослуживцев на земле, кажется, всего двое осталось. Вместе со мной двое... Поговорил я с командиром подразделения. Молодой старлей, но жизнь понимает правильно. Есть, в общем, у них свои каналы. А Ларисе...

— Леле обязательно надо было попасть в Невельск на этой неделе, старичочек, — пояснил Чап. — Траулер, на котором ходил ее муж...

— Ходил?

— Ну да. Лелин муж погиб года три назад. В Олюторке. Леля каждый раз его БМРТ с рейса встречает. Мы ее все тут знаем. Вот так-то, старичочек...

В гостиницу мы добрались легко — траншеи вели куда надо; долго и церемонно прощались с Василием Васильевичем у дверей его номера; а белесым утром я сидел в крытом кузове гусеничного тягача — пассажиров «с правом посадки на транспорт спецназначения» оказалось много: я видел знаменитого местного поэта и прозаика, — родоначальника, несмотря на собственную молодость, литературы целого народа, работника обкома, который помогал мне раздобыть разрешение с печатью, знакомых газетчиков или просто знакомых по нескольким дням вынужденного сидения в «Алых парусах», даже неразлучная четверка «бывалых полярников» сидела здесь — с одинаковыми пузатыми портфелями, они держались кучно, и в глазах их застыл нетерпеливый блеск ожидания — то ли хорошей дороги, то ли длинной масти.

Из туманного дрожащего облака, поднятого выхлопными трубами, выплыла нечеткая фигура, приблизилась, остановилась рядом.

— Это я, — сказала Нина. — Я дозвонилась.

Я кивнул.

— Это была я-a-а!